Джунгли - [12]

Юргис и Онна стояли там, пока солнце не зашло. Небо на западе стало кроваво-красным, верхние этажи домов запылали. Однако Юргис и Онна не замечали заката, они стояли к нему спиной, и помыслы их были устремлены к Мясному городку, видневшемуся вдалеке. На небе четко вырисовывались черные силуэты зданий: кое-где над ними высились огромные трубы, которые изрыгали потоки дыма, уносящегося на край света. Этот дым казался сейчас какой-то симфонией красок: в зареве заката он отливал и черным, и коричневым, и серым, и багровым. Все мерзкое, что было связано с этим местом, исчезло в сумерках. Мясной городок казался воплощением мощи. А Юргису и Онне, не отрывавшим от него глаз, пока тьма не поглотила его, он представлялся сказочным видением, повествующим о человеческой энергии, о кипучей деятельности, о работе для тысяч и тысяч людей, об удаче и свободе, о жизни, о любви, о радости. И, когда они уходили рука об руку, Юргис сказал:

— Завтра я пойду туда и получу работу.

Глава III

В качестве торговца гастрономическими товарами Иокубас Шедвилас успел обзавестись множеством знакомых. Среди прочих знал он и одного из специальных дэрхемовских полисменов, в чьи обязанности нередко входило выискивание подходящих рабочих. Иокубас еще никогда не обращался к нему, но был убежден, что сможет через этого человека устроить на работу кое-кого из своих друзей. Посоветовавшись, решили, что он будет просить за старого Антанаса и Ионаса. Юргис не сомневался, что сам он устроится на работу без посторонней помощи.

И, как уже было сказано, Юргис не ошибся. Он не простоял и получаса у ворот бойни Брауна, как один из мастеров заметил его фигуру, возвышавшуюся надо всеми, и знаком подозвал его к себе. Последовал краткий деловой разговор:

— Говоришь по-английски?

— Нет, литовец. (Юргис старательно заучил это слово.)

— Работу?

— Да. (Кивок.)

— Раньше здесь работал?

— Не понимай.

(Мастер знаками пояснил свой вопрос. Юргис энергично замотал головой.)

— Сгребать кишки?

— Не понимай. (Отрицательно покачал головой.)

— Zarnos. Pagaiksztis. Szluota[7]. (Подражательные движения.)

— Да.

— Видишь дверь? Durys?[8] (Мастер показал на дверь.)

— Да.

— Завтра в семь утра. Понял? Rutoj! Prieszpietys! Septyni![9]

— Dekui, tamistai! (Благодарю вас!)

Вот и все. Юргис повернулся, потом, озаренный, словно молнией, сознанием своей победы, издал вопль, подпрыгнул и помчался во весь дух. Он устроился на работу! Он устроился на работу! Всю дорогу он летел, как на крыльях, и ураганом ворвался в дом, к негодованию многочисленных жильцов, которые только что вернулись с ночной смены и собирались спать.

Тем временем Иокубас повидал своего друга-полисмена, тот его обнадежил, и все были счастливы. И так как больше делать в этот день было нечего, то, оставив лавку под присмотром Люции, Иокубас отправился показывать друзьям достопримечательности Мясного городка, словно помещик, который водит друзей по своим владениям; ведь он был старожилом, все эти чудеса появились на его глазах, и в нем жила гордость собственника. Пусть вся местность принадлежит мясным королям, он заявлял права только на окрестные виды, а против этого никто не мог возразить.

* * *

Они шли по оживленной улице, которая вела к бойням. Было еще раннее утро — самое напряженное время. Равномерный поток людей вливался в ворота: в этот час на работу выходили служащие — конторщики, стенографистки и прочие. Женщин ожидали большие повозки, запряженные парой лошадей, которые пускались вскачь, как только заполнялись все места. Откуда-то, словно далекий рев океана, доносилось мычание скота. И теперь наши друзья пошли на этот звук, сгорая от нетерпения, словно дети, завидевшие зверинец, на который все это было очень похоже. Они перебрались через железнодорожное полотно и тут по обеим сторонам улицы увидели загоны, набитые скотом; им хотелось остановиться и посмотреть, но Иокубас потянул их к лестнице, которая вела на висячую галерею, откуда все было видно. Там они застыли, затаив дыхание, раскрыв глаза от удивления.

Большая часть территории боен, занимавших свыше квадратной мили, была отведена под загоны для скота; на север и на юг, куда хватал глаз, простиралось море загонов. И все они были забиты животными — просто не верилось, что в мире может быть столько скота. Огромные мычащие волы и маленькие, только что родившиеся телята; молочные коровы с добрыми глазами и свирепые длиннорогие техасские быки. Бурые, черные, белые и рыжие, старые и молодые. Рев стоял такой, словно здесь были собраны стада со всего света; потребовался бы целый день, чтобы сосчитать одни только загоны. Между загонами тянулись длинные проходы, через равные промежутки перегороженные воротами, и Иокубас сообщил, что этих ворот здесь двадцать пять тысяч. Он недавно прочел в газете статью, пестревшую такими цифрами, и испытывал огромную гордость, повторяя их гостям и слушая, как те вскрикивают от удивления. В известной степени это чувство гордости разделял и Юргис. Разве он не получил места и не стал частицей этого муравейника, колесиком этой удивительной машины?

По проходам скакали всадники в высоких сапогах и с длинными хлыстами; вид у них был чрезвычайно занятой, они что-то кричали друг другу и погонщикам скота. Это были скотопромышленники и их агенты, прибывшие из отдаленных штатов, маклеры, комиссионеры и представители всех крупных боен. Порою они останавливались, осматривали какой-нибудь гурт и перебрасывались краткими деловыми замечаниями. Покупатель кивал головой или опускал хлыст — это означало, что сделка состоялась, и он отмечал ее в своей записной книжке, рядом с сотнями других заключенных этим же утром сделок. Затем Иокубас показал место, где скот взвешивали на огромных автоматических весах, рассчитанных на сотни тысяч фунтов. Иокубас и его гости стояли неподалеку от восточных ворот, а вдоль всей восточной стороны боен протянулись железнодорожные пути, куда всю ночь прибывали поезда со скотом. Теперь загоны были полны, но к вечеру они опустеют, и все начнется сначала.