Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей - [13]

— Что-то стряслось с Джун…

Через несколько минут Седрик и Дэнис уже мчались к городу в «роллс-ройсе»…

Седрик обожал Джун. Сама мысль о том, что ей может быть неуютно, неудобно, а тем более плохо и больно, доставляла ему почти физическое страдание. Сидя в машине, он вспомнил мать Джун, свою жену Беверли, которую нежно и преданно любил. Она обладала врожденным даром щедрой доброты и ласки к людям. А ведь Джун частенько так недоставало именно материнской ласки и доброты.

Когда они с Дэнисом поднялись на второй этаж и вошли в ее спальню, там уже собрался консилиум. Врачи стояли в дальнем углу комнаты и тихо переговаривались между собой. К Седрику подошла мадемуазель Дюраль.

— По просьбе доктора Трентона, — оказала она, — я пригласила двух его коллег из городского госпиталя.

— Ну и что, что с девочкой?

— Врачи подозревают мононуклеоз — вирусное заболевание крови.

Дэнис сделал было шаг к постели Джун, но мадемуазель Дюраль взяла его за локоть — спокойно и крепко.

— К ней сейчас нельзя, мистер О'Брайен. Джун бредит, никого не узнает. Врачи предписывают абсолютный покой.

Она взглянула на растерянных, подавленных Седрика и Дэниса, затем перевела взгляд на дверь. Мужчины молча вышли из комнаты…

Так было вчера. А сегодня он сидел в своем офисе. Директора автосборочного концерна, все трое в меру высокие, в меру полные, в меру пожилые и респектабельные, сидели в его кабинете уже второй час. Они шутили, смеялись, негодовали, просили, жаловались, ругались, торговались — делали бизнес. До сознания Седрика то и дело долетали обрывки фраз:

— Фирма обанкротилась…

— Смерч инфляции…

— …Профсоюзы… Забастовка… Убытки…

— …Кредит… Миллионы… Проценты…

— …Взаимовыручка… Держатели акций… Благодарность.

Седрик слушал, через силу улыбался, поддакивал и кивал головой. И думал о своем. О Джун…

Он извинился перед директорами и отказался от намеченного ранее ленча с ними. Они не обиделись. Напротив, ушли, весьма довольные тем, что удалось сравнительно легко добиться его твердой поддержки. Еще бы! Ведь речь шла о почти беспроцентном кредите на огромную — по масштабам их предприятия — сумму. Даже хорошо, что Томпсон не принял их приглашения на ленч: они были свободны и могли тотчас же с победной реляцией прибыть в свою штаб-квартиру. Правда, они не получили письменного подтверждения позиции Томпсона. Но в деловых кругах Веллингтона было отлично известно: слово Седрика Томпсона стоит всех документов.

А Седрик, оставшись один, сидел в своем кабинете за просторным письменным столом, подперев голову руками. И хотя утром выпил чашку пустого чая, есть ему не хотелось. Так он сидел долго — может быть, полчаса, может быть, час. Он было даже задремал. И ему привиделось, что он — пяти-шестилетний мальчуган, едет с отцом ловить рыбу на озеро Ротоайра.

Раннее, зябкое утро они встречают в лодке. Белесый туман медленно поднимается над водой, нехотя уползает в крохотные фиорды пологого левого берега, с трудом продирается сквозь густые заросли древовидных папоротников. Ни звука, ни шороха нигде — ни на воде, ни на берегу. Лишь жиденько тарахтит подвесной моторчик, да вздыхает, лижет борта лодки слабенькая волна. Вот справа проглянули кое-где сквозь туман рыжие горы. Налетел неожиданный порыв ветра, бросил в лицо пригоршню шалого дождя. За кисеей дождя исчез правый берег…

Отец азартно забрасывает особую — самодельную! — блесну. Жужжит, разматываясь, леска, и вот слышится далекий всплеск. Отец помогает Седрику наладить его маленький спиннинг. Теперь мотор выключен. Лодка дрейфует, ветер стих. Туман растопило солнце. Угрюмые желто-оранжевые горы сурово глядят в воды Ротоайры. Форель не клюет. Уже и солнце начинает припекать, уже и другие лодки — одни с большим, другие с меньшим, но все с добрым уловом, — потянулись к причалам маорийца Джона (озеро все еще принадлежит местному племени аборигенов). Отец беспрестанно меняет место, забрасывает новые и новые блесны. Все впустую! Словно кто заколдовал их лодку…

Наконец отец и Седрик говорят, что забрасывают по последнему разу. И вот — радость! — рыба клюет сразу на оба спиннинга. И какая рыба! Отец кричит: «Седрик, давай сюда подсачек!» При этом он бормочет какие-то нелепые слова, словно уговаривает огромную рыбину прыгнуть в лодку. «Не могу, папа!» — откликается Седрик. Потный, возбужденный, он неотрывно смотрит на свою форель. Вот это улов! Фунтов пятнадцать, не меньше!.. Но вот вопрос — как поднять этот живой вес в лодку без подсачека? Он лихорадочно крутит рукоятку спиннинга все быстрее. О ужас! Так и есть — его форель ушла. Раздается крик отца: «Седрик, прыгай за ней, лови ее…»

Седрик вздрогнул, открыл глаза, потянулся. С экрана видеофона на него настороженно смотрел Роджер. Томпсон нажал кнопку:

— Мне звонили из дома?

— Нет, сэр.

— Что у вас еще? — с плохо скрытым раздражением спросил Седрик.

— Извините, сэр. — Роджер впервые видел босса таким — усталым, раздраженным. — У вас еще три деловые встречи: две с бизнесменами и последняя с секретарем министерства внешней торговли. В шесть часов у вас беседа с представителями Федерации Труда. В восемь вы открываете выставку современной живописи в художественной галерее Лоуэр-Хатта…