Джума - [31]

- Жандармы при ем?

- Жандармы? - брови Георгия Степановича поползли вверх. - Ах, наконец, понял он, - Ерофей, они теперь называются милиционеры.

- Да хоть бурундуки, суть та же: нагайка государева. - Ерофей задумался, рассуждая вслух: - Говоришь, "вора в законе" завалил?..

- Что? Куда завалил? - не понял Артемьев.

- Егор, - глянул на него старик с сожалением, - ты, прости меня, окромя черепушек своих еще чего в энтой жизни понимаешь?

- А зачем? - на полном серьезе, с наивной простотой спросил Георгий Степанович.

- Егор! Ты.. ты... - воскликнул старик. - А, - махнул рукой, - поздно тебя учить. У тебя самого с головой худо.

Артемьев обиженно насупился.

- Ладно, - мягко проговорил Ерофей, - прости по старой дружбе. Я главное понял: парня спрятать надобно. - Он испытывающе глянул на Артемьева и вдруг улыбнулся: - Так у меня, Степаныч, ему самое и место! Здесь ни дружки пахана, ни жандармы не сыщут. Да и от вашей медицины он подале будет. Выхожу я его, поверь!

- Ерофей, - грустно возразил тот, - это невозможно.

- Он говорит? Говорит! - старик хитро усмехнулся: - А вначале-то что было? Слово! Давай нынче думать, каким макаром парня энтого ко мне переправить...

Артемьев, то ли от травного настоя, от настойки ли ерофеевой целебной, а, может, от волнения и возбуждения, охватившего в процессе обсуждения подготовки к "операции", но почувствовал себя намного лучше. Старому другу едва не силой удалось заставить Георгия Степановича лечь спать. Однако, и, угомонившись, оба долго не могли заснуть, притворяясь, обманывая друг друга, в тоже время чутко прислушиваясь к тишине. Наконец, Артемьев не выдержал.

- Ерофей... - позвал шепотом.

- Чего тебе? - живо откликнулся тот.

- Ты, в случае чего, вали все на меня. Мол, знать не знаю, попросили помочь...

- Дурак! - беззлобно перебил его Ерофей. - Нам намедни по веку стукнет, не засадят. А ежели и так - убежим! - проговорил убежденно и приглушенно засмеялся: - Я в тайге, как мышь в амбаре. Не пропадем!

- Авантюрист ты, Ерофей, - не отставал Артемьев. - Сколько тебя помню, все бежать собирался: то в Ташкент, то в Китай, то на Ямайку.

- Ты, Степаныч, главное - не суетись. У меня в запасе еще избушка имеется, на Оленгуе. Про энто никто не ведает, святые там места. Его сам Бог охоронит.

- Его бы заграницу повезти, - со вздохом заметил Георгий Степанович.

- Заграница?! - Ерофей аж подскочил, сев на лежанке. - Больно мы ей нужны! Она, отродясь, нас за людей не считала. Эт все с Петьки бесноватого повелось. Лесоруб недоделанный, прости, меня, грешного, Господи! горячился старик. - Окно, вишь, ему в Европу захотелось. Но окно - энто что... Наш-то, ирод Горбатый, не окно, а цельну дверь приладил. Да нешто заграница что хорошее нам в дверь посунет? Окромя сраму - ничего! Вон, был я у тебя в больнице давеча...

- Что такое? - приподнявшись на локте, с тревогой спросил Артемьев.

- А то! - возмущенно рявкнул Ерофей. - Допрежь во всех горницах иконы в углу красном стояли. А ныне? Девки да мужики голые, прости, Господи! Веру, Бога своего, Степаныч, забыли, вот он нас по темечку-то и шибает. Покуда еще легонько, а там, гляди, так припечает - гляделки повылетают. И невдомек нам: не туды ломимся. Все норовим наружу окна да двери наладить. А надо - в душу, в нутро самое. Темень в ем непроглядная... Свечку бы зажечь, лампадку запалить да оглядеться малость. Може, в темени той такое сокрыто, что ярче и теплее солнца. А, може, - что и на свет Божий страшно выманить.

Мы, Степаныч, чудной народ! То заборами да стенами до небес от всех огородимся, то, с перепою, давай в их окна да двери рубить. Вот у нас по избе сквозняки и гуляют. Начисто все повыметали! Рожи-то у самих опухшие; обувка, одежка - сплошь дыры да заплаты; жрать неча. Мы ж для энтой твоей заграницы - нешто цирк бесплатный! Расселась она вкругаля России и до коликов в боку смеется. Мы, бывало, чуток протрезвеем, угомонимся маленько, жизнь в избе налаживать зачнем. А она тут, как тут: "Что энто, мол, вы притихли, за ум взяться решили? А кто нас теперича веселить будет?" И для затравки: бомбочки - в окна, танки - в двери...

Ерофей на мгновение умолк, переводя дух. Артемьев же, забыв про сон, с неослабевающим вниманием слушал друга.

- ... Вот только никак энта заграница просчитать нас не может, - вновь послышался голос старика, но уже с нотками ехидства. - Попервой у нее, вроде, все гладко да по плану: весело прутся, в ногу да под марши, - с настроением, одним словом. Но больно климат у нас в избе суровый и дороги ислючительно в одном направлении: к отступлению. Мы и сами-то по им все больше спотыкаемся да буксуем, а загранице и вовсе невмоготу. - Он крякнул с досадой: - А энтот наш умник еще и ускорение выдумал. Расшибемся ведь в лепешку, Егор! Ей-Богу, расшибемся! А все оттого, что мало нам, мало, мало... Ты погляди кругом, какую власть деньги взяли. По сути - бумажка бумажкой. А поди ж ты, как она родом людским-то подтерлась! На что только люди ради нее не идут. - Он понизил голос до шепота: - Тут, Степаныч, давеча мужики наведывались. Видать, серьезные. Одежка на их солидная, дорогая. И все трое - при оружии. Два дня за ими приглядывал. - Ерофей засмеялся, тряхнув головой: - Эпизод один с ими случился. Они, правда, не баловали, тайгу-матушку, зверье и птиц зря не били. Но энтакими гоголями вышагивали...