Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография - [12]

. Истории неизвестно, где именно на том корабле находился Альфред Хокинс, плакал ли он или пел, но нелишне заметить, что «Старое доброе время» написал наш знаменитый шотландский сосед Роберт Бёрнс.

Мой родной отец в моей жизни не присутствовал и вошел в нее, лишь когда я уже вырос. К этому я еще вернусь. А вот Бретт Ассанж стал для меня хорошим отцом и тем мужчиной, на которого я хотел бы походить. Бретт был одним из тех классных парней из 1970х, увлеченных игрой на гитаре и вообще музыкальной сценой. Мне досталась его весьма необычная фамилия. Она происходит от «мистер Санг», или «асанг» на кантонском диалекте: его прапрапрадед был тайваньским пиратом. Он попал на остров Терсди[16], женился на местной девушке, а потом переехал в Квинсленд. Затем он европеизировал свою фамилию, чтобы ускользнуть от повсеместной дискриминации, которой подвергались китайцы.

Когда я задумываюсь обо всех этих людях, то представляю себе разные семьи, которые убегали от горя и нищеты, искали утешение и благоустроенность и обрели свое место в Австралии. История моей матери и моя несколько отличалась от общесемейной. Мать развелась с Бреттом Ассанжем, когда мне исполнилось девять лет. Бретт был отличным человеком и хорошо обращался со мной, но вот к самому себе он не относился столь внимательно. Финал его отношений с моей матерью положил конец своего рода наивному периоду в моей жизни.

Место отчима в нашей семье узурпировал человек по имени Лейф Мейнелл. Мать познакомилась с ним, рисуя шаржи для местного колледжа. Я запомнил его тогда как довольно симпатичного блондина: светлые волосы до плеч, высокий лоб. След от прививки против оспы на его руке служил мне доказательством, что он родился в Австралии в начале 1960х, хотя на самом деле такие прививки могли делать где угодно. По темным корням его волос было ясно, что он их красил. А однажды я заглянул в его кошелек и увидел, что все его документы выписаны на разные имена. Он был кем-то вроде музыканта и играл на гитаре. Но для нас он стал скорее загадочным призраком, несущим в себе угрозу.

С самого начала я был против. Возможно, это нормально для мальчика – сопротивляться появлению такого мужчины и вообще любого, кто будет хотеть узурпировать место отца или отчима. Лейф не жил с нами, хотя, по всей вероятности, вначале он вскружил голову моей матери. Но какими бы ни были ее чувства к нему, они быстро увяли. Она хотела его выпроводить, но Лейф обладал замечательной способностью неожиданно появляться и делать вид, что ничего не случилось. В конце концов нам пришлось спасаться от него бегством. Мы пересекали страну из конца в конец, но в любом месте, где бы мы ни останавливались, нас могло посетить зловещее предчувствие: он снова нашел нас. Он все время появлялся в нашей жизни, и это превратилось в очень серьезную проблему. У него была еще одна поразительная способность – виртуозно втираться в доверие. Однажды он ударил меня кулаком в лицо и до крови разбил нос. В другой раз я пригрозил ему ножом и сказал, чтобы он не приближался ко мне. Но для нас с матерью дело было не в физическом насилии, а в психологической власти, которую он стремился заполучить над нами.

Мы снова переехали приблизительно году в 1980 м, на этот раз в дом на северном побережье Нового Южного Уэльса, в двадцати километрах от океана. Это была одичавшая плантация бананов и авокадо. Помню, однажды я привязал своего воздушного змея к одному из столбов ограды и наблюдал, как зеленый свет проникал сквозь банановые листья. Это немного напоминало готический роман, правда, в тропиках. Лейф, видимо, выступал в роли Хитклиффа[17], правда, в шортах и шлепанцах, но он возвращался и возвращался к нам, словно некая темная сила. Моя мать забеременела от него, и Лейф, видя, к чему может привести мое противостояние, сперва пытался вести себя разумно, доказывая, что он теперь отец моего брата и моя мать хочет, чтобы он находился рядом. «Но если ты не захочешь, – сказал он, – я немедленно уйду». Лейф хотел остаться с нами, и на время у него действительно это получилось, хотя единственным моим желанием было самому заботиться о матери и младенце. У нее начался мастит, и я выхаживал ее во время лихорадки, отпаивая апельсиновым соком. Ночью вокруг дома стояла густая темнота, лишь луна освещала путь, и возникало глубочайшее чувство тишины и уединения.

Мать была влюблена в Лейфа. А я был слишком молод, чтобы понять природу сексуального влечения. Я просто знал, что он не мой отец и что его присутствие угрожает мне. Он то и дело пытался уговорить меня не отталкивать его, убеждая, насколько у него все ладится с моей матерью и как он хочет быть настоящим отцом моему брату. Но пришел момент, когда я просто сказал ему, что больше не принимаю никаких сделок. Он врал нам как-то особенно изощренно, до этого я даже не представлял, на какую ложь способны взрослые. Однажды он вдруг заявил: все люди с физическими уродствами должны подлежать уничтожению. Порой Лейф избивал мою мать, и чувствовалось, что этот человек способен практически на все. Я хотел, чтобы он покинул нас, как обещал, однако Лейф все отрицал, ссылаясь на якобы слабую память.