Джубал Сэкетт - [34]

Кеокотаа разводил огонь, когда я подошел к нему с кольчугой в руках, и показал мне остатки другого костра. Он развел свой в стороне, так что я мог хорошо разглядеть старое кострище. Оно принадлежало индейцам, а в стороне от него на краю леса мы увидели шалаш, сплетенный из веток, в том числе и с живых деревьев.

— Начи, — произнес Кеокотаа.

Шалаш был рассчитан на одного человека. В нем разместилась аккуратная постель из веток и травы тимофеевки. Все выглядело давнишним. И шалашом, и постелью пользовались недели, а скорее всего, даже месяцы тому назад. Тимофеевка, наверняка зеленая, когда из нее делали постель, теперь превратилась в сухое, мертвое сено.

Укрытие для одного человека. Для Ичакоми?

Но ни следов, ни знаков мы не нашли. Кто-то другой тоже останавливался здесь. В том числе и владелец кольчуги.

Сидя ночью у костра, я окончательно привел в порядок кольчугу, удалив с нее ржавчину и начистив песком так, что она снова заблестела. Я объяснил Кеокотаа ее назначение.

Мы развели очень небольшой костер, так как не хотели привлекать лишнее внимание. То, что я нашел кольчугу на том месте, где мог быть лагерь Ичакоми, не удивило меня. Другие останавливались здесь по той же причине, что и мы. И после нас тоже наверняка здесь будут останавливаться люди. Удобная стоянка для одного так же удобна и для другого.

Но что стало с Ичакоми? Жива ли она? Нашла ли то, что искала?

Она — Солнце, великая женщина своего народа, однако во время путешествия ей приходилось переносить те же трудности, что и всем остальным. Среди индейцев Ичакоми представляла собой редкость, наверное поэтому о представительнице народа начи ходили легенды. Она искала новый дом, новое место под солнцем для своего народа. Так же, как мой отец. И так же, как я теперь, разыскивая долину Секвачи. Я желал ей удачи.

А что касается Капаты… мы еще встретимся. Только тогда я буду здоров и вооружен.

Надеюсь, это случится скоро.

Глава 13

В то утро река ослепительно сверкала под лучами солнца, но вдоль берегов, там, где деревья клонились к воде, еще притаились тени. Проплывая мимо, мы задевали головами за ветки. За каждым поворотом нас ждала опасность.

Я был уверен, что Капата где-то впереди нас. К счастью, он не знал, что мы следуем за ним.

Миром и покоем дышало все вокруг. Вдруг перед нами взлетел зимородок. Задев крылом волну, он сделал резкий вираж. Кеокотаа положил весло в лодку и, взяв лук, вставил в него стрелу. Кто-то спугнул зимородка как раз за мысом, заросшим деревьями. Я старался грести как можно аккуратнее, чтобы Кеокотаа мог прицельно стрелять из лодки.

Груда старых деревьев на мысе загораживала от нас то, что было впереди. Глубоко погрузив в воду весло, я провел каноэ мимо мыса, готовый в любой момент табанить, чтобы скрыться под защиту дерева, прибитого к берегу.

…Над сожженными вигвамами медленно поднимался дым, среди груды распростертых тел стоял окровавленный человек. На кольях и шестах раскачивались черепа, повсюду валялась кухонная утварь. Деревню разрушили, разграбили, ее жителей уничтожили. Я никогда не видел подобного.

Когда наше каноэ уткнулось в берег, воин упал, и мы поспешили к нему. Его голову заливала кровь. С него сняли скальп, когда решили, что он мертв, а может и не подумав об этом. Тело рассечено — ужасная рана длиной дюймов в двадцать, такие же разрезы на бедрах. Раны сильно кровоточили, но открытые глаза оставались осмысленными.

Он упал на тела своих соплеменников, мертвые, искалеченные. Мы подняли его и отнесли в сторону. Кеокотаа подбросил веток в костер, набрал воды из реки в обломок горшка и поставил на костер.

Промыв его раны, мы жилами, как всегда это делали, зашили глубокие порезы на его теле и ногах. Он лежал тихо, был в полном сознании, но не издал ни звука, пока мы трудились над ним.

Бродя среди жертв ужасного побоища, я больше не нашел живых и зажег несколько костров. Все более или менее ценное враги разрушили или унесли. Очевидно, нападение оказалось неожиданным и застало людей спящими. То оружие, которое налетчики не забрали с собой, они воткнули в тела мертвых или умирающих.

Я принес воды из ручья, и раненый индеец стал с жадностью пить. Потом несчастный заговорил, глядя на меня.

— Он из племени куапо, — перевел Кеокотаа.

Я показал рукой на Кеокотаа:

— Он — кикапу.

— Он знает, кто я, — остановил меня Кеокотаа, — он не знает, кто ты.

Что я мог сказать? Что я англичанин? Он не слышал о таком племени. А на самом деле, кто я? Родился здесь, на этой земле, поэтому могу называться американцем. Но что это означает? Куапо тоже родился здесь.

— Я Сэкетт, — произнес я, — сын Барнабаса.

— А? — прошептал он. — Сэк-етт!

Это имя было ему знакомо. Неужели слава моего отца распространилась так далеко? Конечно, он жил в Америке свыше тридцати лет, и большую часть времени — на Стреляющем ручье. Индейцы многих племен торговали с нами, да и сами мы часто путешествовали.

Мы собрали тела убитых и сложили их в стороне, затем разбили лагерь прямо на берегу и стали готовить бульон для раненого. Почти не надеясь, что он выживет, лечили его, как умели: Кеокотаа — по-своему, я — по-своему. Саким учил, что раны необходимо очищать. Мы так и сделали. Он отмечал тот факт, что в Америке раны заживают быстрее, чем на других континентах, где ему приходилось бывать. Может, здесь было меньше людей? Чище воздух? Более простая, здоровая пища?