Джойс - [50]

Джойс уже проигрывал и сценарий отъезда, по возможности окончательного, вот только героиню он еще не видел. Нора могла оказаться серьезным бременем, у этой связи могли быть малопривлекательные последствия, и потому он склонялся к участию в труппе актеров-гастролеров. А тут еще подоспела очередная перемена мест — добросердечные Мак-Кирнаны уезжали на отдых и запирали дом.

К семье Джойс возвращаться не хотел. В добропорядочном семействе Казинсов ему было не по себе. Около недели он прожил в доме тетушки Джозефины Мюррей, но дядя Уильям его не выносил и после пары возвращений в неподобающем виде предложил ему съехать. Ночь он провел у знакомого студента-медика, несколько незадокументированных суток еще где-то и 9 января оказался в Сэндикоуве, в круглой каменной башне. Такие веком раньше строились на ирландском побережье как защитные сооружения на случай высадки Наполеона. Первая такая башня была построена на Корсике, на мысе Мартелло, и так стали называться они все. Каменной кладки стены восьмифутовой толщины выглядели совершенно по-средневековому. Высотой башня в 40 футов, то есть 12 метров, имеет два этажа и рассчитана на гарнизон человек в двадцать. Обычно на ее плоской крыше стояло одно мощное орудие, способное с вращающейся платформы вести огонь по окружности.

Вход в нее устроен метрах в трех от земли, ступеней в целях неприступности не предполагалось, отчего употреблялась веревочная лестница. Более романтического жилища Джойсу уже не выпадало. Огромный ключ был отлит из меди — прежде в башне хранился порох для орудий и мушкетов, и сталь могла дать искру при ударе о камень. Им отпиралась массивная дверь, через которую можно было попасть в жилое помещение, круглую сводчатую комнату с камином, тускло освещенную сквозь две скошенные бойницы. Внутренняя лестница вела вниз, в пороховые и провизионные погреба и к водяной цистерне, и вверх, на крышу, огороженную каменным барьером, с орудийной площадкой посередине. Спали жильцы в подвесных морских койках.

Башня контролировала одну из пленительнейших частей прибрежного ирландского пейзажа. Внизу беспорядочно громоздились скалы, среди них узкая бухточка, любимое место купания, Форти-Фут, затем море с группой островов, среди которых Далки и Малгинс. В автобиографии Гогарти почему-то пишет, что это Джойс снял башню в Военном ведомстве. Но разыскания Р. Эллмана доказали, что в архиве начальника Военного ведомства все арендные документы подписаны Гогарти и ежегодную ренту в восемь фунтов стерлингов платил тоже он.

Жильцам башни нравилось (без особых оснований) думать о ней как о приюте разгула и нечестия в «забитой попами богоспасаемой Ирландии». Гогарти называл ее «омфалос», то есть «пуп Земли». Во-первых, она действительно напоминала неудачно перевязанный пупок. Во-вторых, все они дружно выдумывали, что она вырастает в главный храм неоязычества и оттого является чем-то вроде камня-пупка в Дельфах.

Там бывало много гостей — Артур Гриффит, чье впоследствии мощное движение «Шинн фейн» («Мы сами») только набирало силу и размах, молодые писатели вроде Джозефа Хоуна и Шеймаса О’Салливана. По значительным поводам кто-нибудь приволакивал бочонок портера, поднимался с ним по лестнице и втягивал ее за собой, чтобы нежеланные и случайные гости шли мимо.

Кроме Джойса в башне имелся еще один постоялец — Сэмюел Чинвикс Тренч, происходивший из почтенной англоирландской семьи, знакомый Гогарти по Оксфорду, страстно увлеченный Ирландским возрождением, что серьезно оскорбляло Джойса. Можно себе представить, что он испытывал, когда Тренч с той самой «улыбкой англичанина» говорил: «О, зовите меня Диармайд!» Диармайд, племянник самого Финна, воспитанник великого Энгуса, красавец с колдовской меткой на лбу, покоритель царицы Грайне, убийца дикого вепря из Бенн-Гулбана — и эта бледная оксфордская моль! Тренч недавно вернулся из плавания на каноэ через всю страну, носил в петлице розетку Гэльской лиги и считал, что узнал теперь настоящую Ирландию. Гогарти представил ему Джойса с восторженными словами:

— Вот этот человек собирается через пятнадцать лет написать роман!

Тренч был совершенно несносен. С Гогарти, при его нескончаемых шутках, насмешках и заносчивых монологах, было тоже нелегко, но в этом сочетании — просто невыносимо. Башня Мартелло стала скучнее вошебойки. Однако все пытались сохранять хорошие отношения.

Однажды на набережной рядом с башней они повстречали отца Йетса, не менее знаменитого Джона Батлера Йетса, и Гогарти, подстрекаемый Джойсом, с сияющей улыбкой обратился к нему:

— Доброе утро, мистер Йетс, не будете ли вы добры ссудить нам пару шиллингов?

Старик оглядел их с головы до ног и парировал:

— Разумеется, нет. Во-первых, у меня нет с собой денег. Во-вторых, вы и ваш друг их непременно бы пропили.

Джойс выступил вперед и, по воспоминаниям Гогарти, мрачно сказал:

— Стоит ли говорить о том, чего нет?

Йетс двинулся дальше, и Джойс развернул перед Гогарти свой тезис:

— Видишь, «бритва Оккама» запрещает использование избыточных аргументов. Когда он сказал, что у него нет денег, этого было достаточно. Он не имел права обсуждать возможное использование несуществующего…