Джордж Оруэлл (Эрик Блэр): Жизнь, труд, время - [11]

С огромным трудом, соблюдая, однако, собственное достоинство, Блэры убедили владельцев школы - супругов Уилкес - вдвое понизить плату для их отпрыска. Супружеская пара, которой принадлежала школа, одновременно осуществляла педагогические и административные функции. Сисели Уилкес директорствовала, а ее супруг Воган считался «главным педагогом», однако являлся прежде всего своего рода надсмотрщиком, поровшим непослушных или в чем-то провинившихся детей. Одновременно оба преподавали детям по несколько предметов.

Имея в виду низкий доход семьи и колониальные заслуги ее главы, а также предполагаемые способности ученика, Уилкесы пошли на очень редкое снисхождение -Эрик был принят на льготных началах, но при условии, что будет, как обещали родители, образцовым учеником, постоянно помнящим о совершенном для него благодеянии.

О порядках в школе Святого Киприана судить трудно, хотя им была посвящена вышедшая первым изданием в 1938 году критическая повесть соученика и друга Эрика -писателя и литературного критика - Сирила Коннолли «Враги обещаний»^{54, вызвавшая в свою очередь не просто критическую, а дышавшую ненавистью к этому учебному заведению статью самого Эрика, ставшего к тому времени Оруэллом. Оруэлла возмутило, что его товарищ, с которым он продолжал поддерживать дружеские и деловые отношения, признавал, что школа давала неплохое образование, а после обращенного к нему негодующего письма самой Си-сели Уилкес публично признал, что «перегнул палку».}

В эмоциональном порыве Оруэлл написал эссе-воспоминания под саркастическим заголовком «О радостях детства» (или, точнее: «Вот такая была эта радость» - Such, such were the joys), использовав первую строку из упоминавшегося стихотворения Блейка. Речь шла здесь отнюдь не о радостях, а о тяжких страданиях ребенка. Он датировал свой текст «1939 - июнь 1948 г.», но совершенно очевидно, что написан он был в основном в 1939 году. По здравом размышлении теперешний Джордж Оруэлл решил, что изобразил школьные дни слишком уж безрадостными и даже страшными. Он не передал эссе в печать и отложил его в ящик стола, хотя, будучи уже известным писателем и публицистом, легко мог эту работу напечатать - тем более такого сенсационного содержания - в любом журнале. Впервые эти воспоминания были опубликованы вдовой Оруэлла Соней в Соединенных Штатах через три года после смерти Джорджа^{55, причем имена руководителей школы, ее название и расположение были изменены. В Великобритании же эта работа была издана только в 1968 году, в Лондоне, в четвертом томе собрания статей и писем писателя56. Супругов Уилкес к этому времени уже не было в живых.}

Первая американская публикация эссе вызвала критические отклики. Соученики, включая и Коннолли, бывшие учителя, а также появившиеся исследователи творчества и взглядов Оруэлла доказывали, что автор несправедливо обошелся со своими учителями в начальной школе, что об этом свидетельствуют воспоминания других ее питомцев, письма самого Эрика родителям, да и тот факт, что после школы Святого Киприана Эрик смог поступить в Итон. Бывший учитель Эрика, ставший профессором Кембриджского университета - Э. Гау, - написал даже в газету «Санди тайме» письмо, в котором решительно отвергал «ужасы», описанные Оруэллом, и убеждал его вдову ни в коем случае не публиковать эссе в Великобритании^57.

Иными словами, Эрик Блэр с раннего детства сохранил глубокую неприязнь ко всему тому, что ему навязывали, что пытались его заставить делать насильно, против собственной воли. Особенно ненавистны ему были любые формы грубого «выкручивания рук» и прежде всего физического насилия. Воплощением последнего были телесные наказания и порки детей, которые в британской школе начала XX века рассматривались как нечто естественное^58.

Во-вторых, эссе-воспоминания ярко свидетельствуют о том, что если уж Блэру-Оруэллу что-то очень не нравилось, он отнюдь не стремился сдержать свои эмоции, а, наоборот, развертывал их в полном объеме, давая максимальный выход своим чувствам, порой делая это в парадоксально преувеличенной форме, хотя иногда сознавал, что излишне заострил свои критические стрелы и позже даже сожалел об этом. Так было, очевидно, и в данном случае, когда уже готовое произведение автор вначале не торопился передавать в печать, а затем вообще отказался от его публикации.

В-третьих, с самых юных лет у Эрика, будущего Джорджа, стало складываться отнюдь не оптимистическое видение действительности. Там, где другие дети усматривали лишь мелкие, случайные неприятности, он видел общее несовершенство, даже порочность бытия. Не случайно тот же Сирил Коннолли назвал застенчивого Эрика «одним из тех мальчиков, которые, казалось, родились стариками»^{59. Возможно, этот пессимистический настрой, проявившийся еще в детском возрасте, значительно сократил земные дни Оруэлла.}

Только после этих замечаний можно попытаться на основании воспоминаний представить жизнь Эрика в школе Святого Киприана, даже скорее представить не саму его жизнь, а то, как воспринималась она детским сознанием, тем более таким нервным и чувствительным, во много раз умножавшим трудности и беды. О том, что впечатления о школьных годах были прочными и резко отрицательными, свидетельствует, что еще задолго до «Радостей детства» Эрик не раз упоминал о школе, и каждый раз с вполне определенными негативными интонациями. В первом его романе «Дни в Бирме» (или «Бирманские дни») о персонаже, служившем в какой-то степени автопортретом, было сказано: «Его воспитывали в третьесортном пансионе, убогом и насквозь фальшивом. Копируя стиль дорогих закрытых заведений, там имелись и аристократичный церковный тон, и крикет, и латынь, и школьный гимн “Жизнь - это матч”, где Бог уподоблялся главному рефери, но не имелось важнейшей ценности дорогих школ - подлинной культуры. Мальчики достигали поразительных успехов в невежестве. Никакими порками не удавалось впихнуть в них отчаянно нудный учебный хлам, а нищие, никудышные учителя не годились на роль мудрых и вдохновляющих наставников».