Джордж Гершвин: Путь к славе - [129]

Популярные песни Гершвина обнаруживают подлинное мастерство и владение разнообразными музыкальными средствами. В них мы видим не только пленительную мелодию, заразительные ритмы и яркую эмоциональность. Его песни изобилуют великолепными и тонкими деталями и умелыми энгармоническими переходами, захватывающими противопоставлениями ритмов, использованием острых синкопированных акцентов и интригующих чередований размеров. У него есть и излюбленные, столь характерные для многих его песен, приемы. Например, неожиданное и эффектное появление в мелодии пониженной третьей ступени, предвосхищающие гармонии в басу, резкие модуляции в новую тональность, аккордовые последовательности в аккомпанементе, как бы независимые от мелодии, которую они обязаны поддерживать, гармоническая изобретательность, обогащающая текст новыми оттенками смысла, — все это придает песням Гершвина безошибочно узнаваемый характер. В его песнях музыкальная техника была столь нестандартной и одновременно довольно сложной, что для того, чтобы по-настоящему оценить их целиком и в деталях, требовалось основательное предварительное знакомство.

Для многих, возможно, будет неожиданностью узнать, что с точки зрения тиража единственной гершвиновской песней, ноты которой были распроданы в количестве одного миллиона экземпляров, а грамзаписи со временем превысили цифру в два миллиона, была его ранняя "Лебединая река" и что, несмотря на все песенные "хиты", написанные совместно братьями Гершвинами, лишь одна песня на текст Айры разошлась в количестве шестисот тысяч экземпляров. Это был номер, Давным давно и далеко отсюда" (Long Ago and Far Away) из мюзикла Джерома Керна "Девушка с обложки" (Cover Girl); что лишь одна песня Джорджа и Айры Гершвинов заняла первое место в "хит-параде" на радио ("Любовь пришла"); и что из всех замечательных песен, написанных ими для кино, ни одна не получила награды Академии Киноискусства, то есть премии "Оскар", причем лишь одна была выдвинута на соискание этой премии ("Этого они не могут у меня отнять"). Многие другие песни Гершвина, несмотря на частое исполнение, далеко уступали по популярности песням таких композиторов, как Ричард Роджерс, Кол Портер, Ирвинг Берлин и Джером Керн, тиражи нот и количество грампластинок которых часто превышали миллион экземпляров. В особенности это касается произведений Ирвинга Берлина. В самом деле, многие песни Гершвина завоевывали широкую популярность лишь по прошествии нескольких лет. Причина этого заключалась не только в том, что его композиторское письмо было слишком современным и подчас непривычным, но и в том, что гармоническая структура его песен была настолько тесно связана с мелодией, что, в отличие от песен Берлина, Керна и, если уж на то пошло, почти всех остальных композиторов, их нельзя было исполнять без аккомпанемента, они не так легко запоминались и их невозможно было напевать вполголоса или насвистывать, как большинство тех популярных песен, которые с первого раза легко входили в повседневный музыкальный быт.

Следует, однако, заметить, что лучшие из песен Гершвина сегодня исполняются чаще и известны намного лучше, чем при его жизни. Они стали классикой, притом далеко не только в жанре популярной музыки. Один из серьезных музыкальных критиков, Генри Плезентс, в книге "Агония современной музыки" (The Agony of Modem Music) в порыве безудержного энтузиазма даже заявил, что "по своей гениальной простоте и творческой свободе песни "Любимый мой" и "Обнимаю тебя" намного превосходят как сюиту "Американец в Париже", так и "Рапсодию в голубых тонах". Хотя другие критики и не заходят столь далеко в своих похвалах песням Гершвина и не ставят их выше его серьезных работ, но не может быть сомнений в том, что этой стороне творчества композитора уготовано свое достойное место в сокровищнице американской музыкальной культуры.

Гершвин обладал тем верным музыкальным чутьем, из которого творческий гений черпает свою силу. У него не было систематического музыкального образования, тем не менее творческая интуиция помогла ему преодолеть пробелы в музыкальной подготовке. Никакие учебники и профессора не смогли бы дать ему того, к чему он пришел сам, опираясь на собственную интуицию. Доказательством тому служит первый такт "Рапсодии в голубых тонах". Когда Гершвин задумывал взмывающее ввысь портаменто для кларнета соло, он точно знал, какого эффекта хочет добиться — резкого, истерического завывания, как бы символизирующего собой голос нервной, истерической эпохи. Он конкретно объяснил Россу Горману, кларнетисту оркестра Пола Уайтмена, как должен прозвучать этот пассаж. Вначале Горман пытался утверждать, что ни один кларнетист не сможет добиться требуемого композитором звучания. Однако Гершвин был неумолим, и Горману пришлось экспериментировать с различными видами тростей, применяя разнообразную технику игры на инструменте, пока, наконец, ему не удалось сыграть пассаж точно так, как это слышал внутренним слухом сам Джордж.

Это вступление — несомненно, один из самых незабываемых моментов во всей современной музыке. Один-единственный такт задает настроение всему произведению. В своих крупных сочинениях Гершвину особенно удавались вступительные такты. У него было безошибочное музыкальное чутье, позволяющее с самого начала завладеть вниманием слушателя. Его вступления отличаются новизной, свежестью и зачастую как бы захватывают аудиторию врасплох неожиданностью музыкальной идеи. Так, Концерт фа мажор начинается в захватывающем ритме чарльстона, сюита "Американец в Париже" открывается темой, передающей беззаботное настроение человека, гуляющего по Парижу, которая подчеркивается резкими гудками настоящих клаксонов парижского такси. Мелодия вступительной темы Второй рапсодии представляет собой машинообразный мотив в ритме клепального молота. "Колыбельная", открывающая оперу "Порги и Бесс", — это одна из самых прекрасных мелодий, когда-либо написанных для оперы.