Джордж Беркли - [43]

Глава X. Эпигоны

При всем их различии есть нечто общее в исторических судьбах философии Беркли и Кьеркегора. И та и другая оказали незначительное влияние на современников. Берклианцев в XVIII в. было немногим больше, чем кьеркегорианцев в XIX. И та и другая обрели новую жизнь посмертно — одна спустя столетие, другая — два. Необерклианцы, как и экзистенциалисты, объясняют это тем, что их вдохновители якобы опережали свое время. «Беркли был дальновидным, и во многих отношениях он принадлежал XIX или XX веку... Отрицая материальную субстанцию, он не заблуждался, а опережал свое время» (44, стр. 156). «Беркли сознательно и явно в значительной мере отстаивал и применял философский метод, который многие считают характерным для двадцатого века» (66, стр. 180). В действительности дело обстоит иначе: новейшая буржуазная философия, воскрешая мертворожденные учения, обнаруживает свой эпигонский характер. Модные философские течения, как правило, имеют приставку «нео».

Немало современных философских школ по праву могли бы называться необерклианскими, имея законную долю в философском наследстве своего дублинского предшественника и предвестника.

Кто же они, эпигоны берклианства, запоздалые продолжатели его столь же оригинальных, сколь и парадоксальных философских измышлений?

В реставрации берклианства можно заметить две волны, следовавшие одна за другой с почти полувековым интервалом. Первая поднялась на рубеже XIX и XX вв., сопутствуя начавшемуся кризису механической физики. Любопытно, что учение самого Беркли было идеалистической реакцией на расцвет этой физики и вытекающие отсюда философские выводы, а первый подъем необерклианства — такой же реакцией на антимеханическую революцию в физической науке и связанный с нею кризис метафизической формы философского материализма.

Впрочем, необерклианство не было первенцем эпигонских веяний в буржуазной философии. За четверть века до нее началась реставрация томизма, того самого, влияние которого было, казалось бы, окончательно подорвано еще в XVII в. и крушение которого вызвало к жизни «новаторскую» попытку Беркли. За этим последовал поток адаптаций изживших себя философских систем к новым историческим потребностям господствующей идеологии: неокантианство, неогегельянство и т. д. Одной из них было махистское необерклианство как типическая форма «физического идеализма», пытавшаяся повторить по отношению к диалектически-материалистическому миропониманию опыт Беркли с механистическим материализмом.

Роль Беркли как вдохновителя «физического идеализма» махистов, эмпириокритиков, имманентов не вызывает никаких сомнений. Ленинское понимание теоретических истоков этих течений непреложно. Идеалистическая «интерпретация» новых естественнонаучных открытий — урок, преподанный Беркли продолжателям его философской линии (39, стр. 231). «В безнадежном столкновении с главной тенденцией своего века он предвосхитил идеи многих, современных нам, философов науки»,— утверждает автор статьи о Беркли в неопозитивистской философской энциклопедии (62, стр. 68). «Беркли предвосхитил многие важнейшие пункты критики Махом ньютоновской механики» (30, стр. 46). Его учение «поразительно схоже... с философией физики, которой учил Мах, в терние многих лет уверенный, что она была нова и революционна» (30, стр. 32).

Вторая волна необерклианства — зародившийся в «Венском кружке» и позднее утвердивший свои позиции в английской философии неопозитивизм. «Новейшие приверженцы терминологии „чувственно данных“ должны рассматривать и рассматривают Беркли как своего лидера» (66, стр. 187). Однако ни махисты, ни неопозитивисты не являются ортодоксальными берклианцами. Представляя основную линию, по которой шло влияние берклианства на последующую философию, они (через посредство Юма) продолжают субъективно-идеалистическую тенденцию его философии, которая не выполняет в их учениях служебную функцию, а играет доминирующую роль. Вот почему и Поппер, и Айер, и Уорнок, превознося исторические заслуги и прозорливость Беркли, отмечают его непоследовательность как феноменалиста. Именно поэтому неопозитивист Поппер в своей «Заметке о Беркли как предшественнике Маха» «восхищается Беркли, не соглашаясь с ним» (30, стр. 26). Вот почему, заявляя, что главное возражение Беркли против Локка было верным и его подход к проблеме правильным, Айер (28, стр. 18) и Уорнок (65, стр. 246) расходятся с ним в признании духовной субстанции.

Но наряду с главной магистралью необерклианства в идеалистической философии нашли свое продолжение и иные тенденции, сплетающиеся в системе Беркли. Эта система стала своего рода «оружейной палатой» новейших антиматериалистов, где хранились прообразы («архетипы») философских аргументов идеализма. Кто только из современных философов-идеалистов не находится в той или иной степени родства с епископом Клойнским!

Когда Беркли, отрицая объяснительную, теоретическую значимость законов физики, воздает должное утилитаризму, практическому значению науки, заявляя, что «науку вполне справедливо почитают за ее превосходство и полезность и она действительно таковой является при многих обстоятельствах человеческой жизни, когда она управляет и направляет действия людей...» (8, III, стр. 308); когда он, отрицая познавательную функцию математики как произвольной знаковой конструкции, оговаривает, что при этом «все полезное в геометрии и способствующее пользам человеческой жизни остается прочным и непоколебленным» (9, стр. 163), разве не предвещает он будущий прагматизм?