Джонни Бахман возвращается домой - [12]

— Спасибо, Джонни, отлично действуешь!

Лицо Грилле приняло еще более глупое выражение, чем раньше.

— Отдай автомат! — потребовал он.

Густав быстро подскочил и встал прямо перед ним.

— Ты уже довольно наболтал, — злобно проговорил он, — и достаточно надоел нам.

— Что ты собираешься делать? — спросил Грилле.

— Ты так любезно напомнил мне о приказе фюрера…

Парень откинулся к стене.

— Я готов, — сказал он и расстегнул две верхние пуговицы на гимнастерке. — Можешь стрелять. Ну, стреляй же! — вдруг закричал он, и его тонкий голос оборвался. — Или ты думаешь, я боюсь?

— Ты сейчас в том возрасте, когда ломается голос, — пробормотал Густав, — к тому же я больше ни в кого не стреляю.

Он повернулся к колодцу, открыл крышку ствольной коробки, вынул затвор, потом магазин и выбросил то и другое в колодец. Потом он взял автомат за ствол и стал изо всех сил бить им по каменной колоде колодца, пока ствол не согнулся, а затем выбросил его в колодец.

— Вот так-то лучше, — сказал он, вернувшись, потирая руки. — Вот так! — А потом заметил тоном человека, который в этот день неплохо потрудился: — Время обеда давно прошло, а в животе у нас еще пусто. — Он повернулся к сжавшемуся в комок пареньку и спросил: — У тебя есть что-нибудь пожевать?

Грилле отрицательно покачал головой.

— Ах, мальчики, мальчики, — задумчиво произнес Густав, — они бросают вас в огонь и в воду. А вот есть не дают. Может, у тебя во фляжке что-нибудь осталось?

— Только чай.

— Давай ее сюда. А если у тебя найдется перевязочный пакет для мальчика, тоже давай. И не жалей, за это мы тебя накормим.

Затем они втроем ели запасы из рюкзака Густава; Грилле тоже получил свою порцию. Он уселся в сторонке у стены и зажал между колен банку с тушенкой. Он вынимал вилкой большие куски мяса и накладывал их себе на большой ломоть черного хлеба.

У Джонни не было аппетита. Он съел только несколько небольших кусочков, потом попил чаю.

— Послушай, Густав, — помолчав, сказал он, и неуверенно посмотрел на друга.

— Что тебе?

— Он назвал тебя предателем… — Джонни показал на парня из гитлерюгенда.

— Я это слышал.

— Но ведь ты никакой не предатель, правда?

В эту минуту Грилле отбросил пустую банку на другой край двора. Она покатилась с ужасным шумом. Парень же с удовольствием погладил свой живот.

— Отличное ощущение появляется сразу, когда поешь, — сказал он, слегка отрыгивая, — а вот это вам, наверное, еще пригодится. — Он щелчком подвинул Джонни и солдату перевязочный пакет. — А теперь позвольте вас спросить: когда вы собираетесь трогаться в путь?

— А ты как думаешь? — обратился Густав к Джонни.

— Я бы хотел еще немножко передохнуть, — попросил тот.

— Мы не можем оставаться здесь долго.

— Густав, пожалуйста, ну еще хоть часок!

— Так долго? — подал голос Грилле. — И попасть здесь в руки русских?

— Наелся и опять надулся от спеси? — недовольно проворчал Густав.

Грилле потянулся. Он действительно чувствовал себя отлично.

— Задержать вы меня не можете, — сказал он, позевывая. — А короткая передышка мне и самому нужна. — Он поднялся, вышел на середину двора и снова уселся в тени колодца, повернувшись к Густаву и Джонни спиной.

— Послушай, Джонни, — возобновил Густав прерванный разговор, — я хочу тебе кое-что объяснить.

— Да?

— Когда мы еще были в шалаше, ты мне рассказывал о солдатах, которые хотели ехать на поезде с беглецами, помнишь?

Мальчик кивнул. Перед глазами его снова возникла ужасная картина: полевые жандармы сталкивают с поезда ефрейтора, и тот надрывно плачет.

— Я такой же, как и он, — тихо продолжал Густав. — Но, видишь ли, слово «предатель» здесь никак не подходит. Так говорят только те, — он на секунду замолк, подыскивая нужное слово, — только свиньи, да-да, свиньи. Твоя мать нашла для них самое подходящее название.

— Так, значит, ты все-таки расслышал меня тогда?^: — подавленно спросил Джонни.

— Расслышал. Твоя мать, должно быть, умная и понятливая женщина…

Мальчику пришлось по душе такое замечание.

— Она, конечно, не слишком рада этой войне?

Джонни постарался смягчить свой ответ:

— Она иногда ругается.

— Я тоже больше ничего не хочу знать о войне. Она принесла столько горя, стоила стольких жизней! Я не собираюсь отдать ей и свою, я хочу жить, ты понимаешь?

Джонни удивленно посмотрел на друга. Конечно, такой храбрый солдат, как Густав, никогда не умрет так просто.

— Я просто должен остаться в живых, — говорил Густав. — Мой отец погиб в Польше, в самом начале войны. Мой старший брат получил гроб бесплатно: он погиб в подводной лодке где-то в Атлантике. У матери остался теперь я один. Поэтому я не хочу больше воевать. Вот, собственно, почему я и скрываюсь. Я не хочу погибнуть сейчас, за пять минут до конца войны!

Солдат замолчал, пристально глядя в глаза мальчику.

Джонни не знал, что ему ответить; он чувствовал себя слишком смущенным. Где-то он мог понять своего взрослого друга. «Моя мама тоже за меня боится», — подумал он.

— Но что же будет? — спросил он через некоторое время.

— Мы пойдем дальше, Джонни.

— А что мы будем делать с ним? — Он кивнул в сторону Грилле, отдыхавшего в тени возле колодца.

Густав пожал плечами.

— Я и сам не знаю. Во всяком случае, не можем же мы тащить его с собой до самого Берлина…