Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ - [7]

— Запах самый подходящий, — поддакнул еще больший мерзавец по прозвищу Квик. С ним ты не встречался, но сейчас мне не хочется его описывать — уж больно был гнусен. Аж вспомнить тошно.

— Значит, серебро тебе подавай, — сказал мне Черный Джон, проводя пальцем по носу. Подмигивать, правда, не стал. — Я знал торгаша, который так делал, когда кого-то обсчитывал. Квик однажды зашел к нему в лавку.

— В прошлый раз, когда мы бросали здесь якорь, — уточнил Квик. — Хотел поставить заплату на куртку. Тогда я отрубил ему палец, а после перерезал глотку.

— Слышишь, денег мальчишке подавай, — произнес Черный Джон, гладя бороду. — Серебра, — задумчиво повторил он.

— Я же сказал, сэр, — вставил Пил, — аппетит у него отменный. — Взгляд трактирщика бегал по комнате. Он не упускал случая разведать обстановку. Будь в том нужда, он мог бы доложить капитану, сколько пуговиц у того на корсете, раньше, чем Черный Джон его прикончит.

— Ты прав, трактирщик, этого мальчишку простым ремнем не исправишь, — ответил морской пес.

— Так точно, капитан. Ремня для него маловато. — Пил замешкался, прервал подсчеты и зачем-то полез рукой в карман передника.

— На море, наверное, не меньше занятного, чем на суше. Я бы не отказался поплавать на «Линде-Марии», сэр, — сказал я Черному Джону и ударил себя в грудь — довольно крепкую для своих лет. Если моим плечам помогли вырасти яйца и сыр, то грудь укрепила овсянка, которую я подъедал с тарелок прежде, чем Пил успевал собрать ее в другой котел. Едва ли Черный Джон и его команда встречали торгаша, который бил себя в грудь. — Я много чего умею. Буду рад вам служить, сэр. Куда бы нас ни занесло. В бурю и крепкий ветер и даже, если в том будет нужда, при ясной погоде. Привередничать не стану.

Пью забылся и тоже стукнул себя в грудь, потом торопливо огляделся — не заметил ли кто его измены — и вытер руки об стол.

— Зато я стану, — произнес Черный Джон. — Он довольно высок для двенадцати лет, — добавил капитан Пилу. Тот кивнул. — Протяни руку, парень. Покажи мне ее. Давай, клади сюда.

Черный Джон вытянул свою клешню, и не успел я поднять руку, схватил ее, смял и грохнул об стол, к восторгу своей команды.

— Зови мамочку, — бросил морской пес. — Зови сейчас же, чтобы я услышал.

— У меня ее нет, — ответил я.

Черный Джон отпустил мою руку. Я растер пальцы.

— Ты мне услужил, теперь я окажу тебе услугу, — сказал пират. — Оставлю тебя в живых, хотя мог бы и придушить — чтобы не дерзил. У меня было на то право.

— Закон есть закон, — пропел Пью.

Потом Черный Джон воздал мне по закону: ударил ногой так, что я полетел на пол. Однако я тут же поднялся.

— Я все равно пойду в моряки. На ваш корабль.

— Может, ему было мало? — произнес Пью. — Так Пью говорит.

— Могу добавить, — вызвался Квик.

Не успел Черный Джон ответить, как я выпалил:

— Я хочу с вами, сэр. И больше ни с кем. Вы — лучший из капитанов, что ходят под парусами мимо нашего Бристоля. — Я готов был добавить «и самого Лондона», если понадобится.

Черный Джон вместе с бородой обдумал мои слова, а как кончил обдумывать, произнес:

— Что верно, то верно. Но мне не нужен юнга.

Я уже слышал, как волны накатывают на песок. Я вдыхал запах моря. Слышал, как палуба «Линды-Марии» встречает меня скрипом, хотя нас еще не познакомили.

— Нет, — повторил Черный Джон, — юнга мне ни к чему.

— Уж не такой, как ты, — добавил Квик. Почти на каждом корабле водились подхалимы вроде Квика, которые следили за другими и наушничали, чуть что. Они, как компасы, указывали капитану курс, оповещали о бурях на горизонте.

Я готовился с ответом, но тут кое-кто из команды, кто желал мне дожить до тринадцати лет, посоветовал придержать язык. Однако они плохо меня знали.

— Раз так, заплатите мне за камзол, который я вам принес.

— Он мне не нужен, — произнес Черный Джон, снял камзол и распорол его кинжалом надвое. — Держи, мальчик мой. Я не ношу рванья.

Его приятели зашлись хохотом, да так, что чуть по швам не треснули — как мой камзол под ножом Черного Джона. Они забарабанили по столам «Трех коз», проламывая доски и расплескивая эль. Такой же славный эль (да и каким он еще бывает?) полился из их глоток. Пью полоснул ладонью по воздуху, подражая капитану, и принялся хохотать, пока не свалился на пол.

Я вернул Черному Джону обрывки и попросил полмонеты за полкамзола.

Смех оборвался. Джеймс Квик — этот клещ на теле человечества — сказал капитану:

— Я покажу этому сопляку серебро, сэр, если позволите.

— Острое серебро, — поддакнул еще один паразит, Пью. Он от рождения не вышел ни умом, ни статью, чем всех веселил. У него всегда чесались руки кого-нибудь пырнуть. Он вечно ерзал, как жук. То и дело нашептывал о других капитану, вроде Квика. В свое время глаз у него был орлиный: мог приметить корабль за много лиг до того, как его видели другие. Я порой задумывался над тем, почему мы с Черным Джоном терпели его на корабле. Не иначе чтобы, глядя в зеркало, сравнивать себя с этим лысым крабом и радоваться, что не похожи на него.

Была еще одна причина, по которой я не прирезал Пью, как только выпал шанс. Мы заключили с ним сделку. Он видел Библию Эдварда. Можно сказать, первым ее нашел. Всякий раз, глядя на обложку этой книги загадок, я вспоминал, как выглядел Пью в тот самый день. Обложка год от года чернела и лоснилась от морской соли, как начищенный сапог. Пью годы красоты не прибавили. Он стал еще безобразнее, ослеп и почти оглох. Впрочем, кое-что роднило его с книгой: от них обоих тянуло плесенью.