Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - [82]

Встречу решили провести в жанре дискуссии по общим вопросам, без обсуждения конкретных проблем. Джеку подготовили серию докладов об СССР и Хрущеве, и он настойчиво их штудировал. Попутно оживляя свои знания о марксизме и темах, которые, как ожидалось, могли возникнуть. Однако, как выяснилось позднее, главное ушло за рамки.

Кеннеди послал письмо Хрущеву 22 февраля 1961 года. В нем было и согласие на встречу, и приглашение на свидание. 27 февраля посол Томпсон доставил его в Москву.

Но вручить не смог — Хрущев ездил по стране и получил письмо 9 марта — в Новосибирске. Томпсон предложил встречу в начале мая: в Вене или Стокгольме. Хрущев выбрал Вену.

В Кремле и Белом доме готовили саммит. А в Лэнгли, Майами и Гватемале[144] — высадку на Кубе. Эту драму мы обсудим позже, а здесь отметим, что она побудила стороны прервать подготовку к встрече. Впрочем, к концу месяца дело пошло, и министр иностранных дел СССР Андрей Громыко подтвердил: саммит состоится. А 16 мая Хрущев известил Кеннеди о согласии.

Саммит назначили на июнь. Джонсон и Раск опасались, что после Кубы советский вождь будет говорить «с позиции силы», а может, устроит скандал, как в Париже? Но Джек, пишет Соренсен, считал, что пора «разъяснить господину Хрущеву политику нашей страны, дав ему возможность обсуждать и прояснять ее…» и «получить из первых рук знания, на основании которых» можно «принимать решения, какие ни один советник… не может принять за него».

До отъезда Джек заехал к родителям. С ним была Джеки, брат Тэдди и Макджордж Банди.

Когда отец и сыновья собирались дома, Джо смешивал дайкири[145]. Собирались к семи вечера. В пятницу получали по два дайкири, в субботу — один, а воскресенье — ничего: завтра на работу. Ожидая коктейль, Банди решал по телефону вопросы, связанные с поездкой Джека, а тот резался в шашки. Их он любил с детства. Родные считали, что в его игре есть какая-то тайна. А он просто все время шутил, отвлекая соперника. Вот и сейчас Тэд продул большую часть партий.

Около семи по пояс в тумане братья пересекли лужайку, разделявшую два дома. Малышка Кэролайн увидала их в окно и, выбежав, повисла на руках отца. И тут из двери показался Банди:

— Господин президент, к телефону.

Отдав дочь брату, Джек поспешил к нему. А Тэд и Кэролайн вошли в дом. Джо следил за ними из окна. Уже полчаса он молча сидел в столовой. Вошел Джон и сел рядом.

Появились Роуз и Джеки. Молчание. Банди тактично задержался в гостиной, понимая, что это нечто особенное.

Наконец отец, окинув взглядом близких, остановил его на Джоне.

— Я знаю, — молвил он, — ты волнуешься из-за Хрущева. Но сейчас главное — какой ты вырастишь дочь, каким человеком ее сделаешь. Это — самое важное. Не забывай.

— Ты прав, папа. — Джек просил улыбкой.

Все выдохнули. Вошел Банди, шутливо развел руками, мол, как, я не опоздал?

— У меня, — сказал Джон, — есть отличная модель корабля. Так вот, если напишут, что я подарил ее Хрущеву, значит на переговорах все хорошо. А если нет — плохо. Честно говоря, я хочу оставить ее себе. Уж больно хороша.

6

Джек считал, что хотя Эйзенхауэр, как мог, показал Хрущеву Америку, да тот и сам кое-что понял, все равно, надо объяснить ему те меняющиеся США, президентом которых является он — Кеннеди. Донести, что изменение страны повлечет перемены в ее внешней политике. Сегодня Штаты не те, какими, господин Первый секретарь, вы их видели в 1959 году.

Иные исследователи полагают, что весной 1961 года в буквальном смысле своей внешней политики Кеннеди не имел. Возможно. Но он был готов предъявить динамизм и стержень новой администрации, не похожей на «самодовольных бюрократов» недавнего прошлого.

В Москве тоже готовились. Там в центре внимания были Берлин, Лаос и атомная бомба.

Особое внимание уделялось информированию о встрече советских трудящихся. Аппарат постоянно готовил Хрущеву переводы ведущих американских аналитиков. Он с интересом читал Уолтера Липпмана и Джеймса Рестона. Некоторые их статьи вышли в СССР.

Так, «Правда» перепечатала две статьи Рестона из New York Times с оговоркой, что «редакция не может согласиться с рядом высказываний…». Он писал: «Кеннеди похож на юного боксера, который изящно играл с противником, раз за разом нанося удары и принимая хлопки зрителей, а затем вдруг получил удар в челюсть. Очарование двух первых месяцев прошло. Короче говоря, он виновник не просто поражения, но некрасивого поражения[146]… Президент не может просто стоять в стороне… после Кубы… Кеннеди не только умный выпускник Гарварда с аналитическим складом ума, но и задиристый ирландец и политик. И его друзья в Конгрессе, а также люди, присылающие ему письма со всей страны, требуют, чтобы он действовал…

Инициатива у Хрущева… Запад выглядит чуть сентиментально и немного глупо. Понятно, Хрущев хотел бы использовать преимущество. Беда только, что и Гитлер тоже так думал. Рейн, Австрия, Данциг, Чехословакия — все шло хорошо, пока не погасли огни. Хрущев, быть может, не будет пытать счастье таким образом, но кто знает? Здесь-то и кроется опасность».

Рестон понимал: его читают в Москве, и предупреждал: осторожно. А Хрущев считал, что зря. Он верил, что обретенный при Сталине опыт позволит ему «сделать» Джека и выиграть раунд.