Джон Кеннеди - [45]
Еще до своей инаугурации Кеннеди знал, что навлекает трудности: кардинал Спеллмен из Нью-Йорка, прелат, известный своей нелиберальностью, решительно нападал на отчет Кеннеди о силе задачи просвещения. (Эти «силы задачи», как кто-то сказал, могли быть также названы комитетами и были основаны при президенте, чтобы помочь ему в подготовке работы по управлению — их насчитывалось около дюжины). Трудность заключалась в том, что в то время как половина из 10 миллионов детей-католиков в Соединенных Штатах ходила в общегосударственные школы и получала знания, завися от выделяемых на эти школы денег, другая половина посещала школы, принадлежащие католической церкви, которые, согласно интерпретации конституции Верховным Судом, не могли быть субсидированы средствами, выделяемыми из налогов, так как это нарушило бы Первую поправку[153]. Как человек практики, Кеннеди не был благоговейно запуган конституционным фетишем: он знал, что это можно повернуть и иначе; но он знал также и то, что он, первый президент-католик, за которым ревниво наблюдали, не был тем человеком, который мог бы это изменить: «Эйзенхауэр мог бы справиться со всей этой проблемой, но не я»[154]. Так что его билль о помощи школам исключал приходские школы, в результате чего гнев его церкви пал на его же голову. Точка зрения католической церкви стала известна как Сенату, так и Палате Представителей. «Если не нам, то и никому» — говорилось в послании, имея в виду денежные средства.
У Кеннеди никогда не было столько трудностей с Сенатом, как по этому вопросу. Мнения были разнообразны по большинству пунктов, и ни одна группа не могла сказать президенту, что делать: давление с обеих сторон уравновешивало друг друга. Сенаторский инстинкт подсказывал ему, что следует искать среднюю позицию. Таким образом, по вопросу об образовании Кеннеди всегда имел в Сенате большинство. Гораздо сложнее обстояли дела в Палате Представителей. Там не только был выше процент демократов-католиков, но, кроме того, они были выходцами из областей, где католики имели подавляющее преимущество. Даже если это могло не иметь значения, республиканцы были рады использовать раскол в стане демократов: они твердо проголосовали против билля Кеннеди. Все, что более или менее всплывало на поверхность, становилось предметом обсуждения. Консервативные демократы-южане противостояли федеральному вмешательству в образование, так как считали (весьма справедливо), что это приведет к выступлению против сегрегации школ на юге. Давление на администрацию значительно ослаблялось необходимостью президента держаться в стороне. К чему все это привело, показало то, как вновь учрежденный Комитет по урегулированию голосовал о том, следует или нет направлять билль на обсуждение в Палату Представителей. Администрация не могла умиротворить католиков без того, чтобы не разгневать протестантов, и наоборот. Поэтому представитель Палаты Джеймс Делэни из г. Нью-Йорка, демократ-католик, проголосовал за «судью» Смита, и республиканцы не пропустили билль вопреки ходатайствам Лэрри О’Брайена («Он не желал сделать ни малейшего шага, — говорил О’Брайен впоследствии, — но я хотел, чтобы он это сделал»)[155]. О билле не вспоминали весь 1961 год. Кеннеди переподписал его, и даже в более строгой форме, в 1962 году, но потерпел еще более сокрушительное поражение, чем раньше: в частности, Ассоциация национального образования — лобби школьных учителей — выдвинула мощные возражения против предложения о помощи высшему образованию, очевидно, на той основе, что деньги общества не должны идти в частные институты, такие, как Гарвард и Нотр-Дейм
