Джон Карсон и его дети - [3]

Мария подобралась. Хозяин не любит ходить быстро, значит, зверя можно догнать засветло. Пружинистым шагом, изредка нагибаясь и проверяя следы, девушка побежала вперёд.

Пока работали батареи, Карсон слушал радио. Без радости. Это было ненормально, но он стискивал зубы и искал, искал, искал среди эфирных шорохов и тресков женские голоса.

Иногда они жаловались, иногда плакали, иногда устало втолковывали что-то невидимым слушателям. Но чаще всего — пришёл на помощь словарь — они проклинали. Его, майора Джона Карсона. Впрочем, на других языках его проклинали тоже.

В ярости он выключал радио, и в мёртвой ночной тишине начинали звучать голоса мертвецов. Сначала почти неслышные, как шипение пустой кассеты, они возвышались до грохота взлетающих бомбардировщиков и спрашивали только об одном: зачем ты убил нас, Джон Карсон?

Он пытался петь и разговаривать с собакой и собой. Голоса умолкали на время, но возвращались, стоило ему замолчать. Он пытался отвлечься делами, он решил заготовить дров на годы вперёд, он спрятал пилу и взял маленький топорик. Он очень хотел забыться в работе, но мысли оказались сильнее.

— Я. Никого. Не. Убивал! — выбивала после каждого слова щепу сталь. —Я. Просто. Исполнял. Свой. Долг!

Совесть повторяла упрямо: «Ты убил их!»

Джон так и не решил, как быть. Ему следовало идти к людям, к несчастным женщинам, лишившихся отцов, братьев, мужей и сыновей, и будь что будет! Потом он вспоминал рефрен-заклинание «Будь проклят Джон Карсон!» — и застывал в смятении. Тишина первой зимы чуть не раздавила его. Едва сошёл снег, Карсон рванул к обломкам самолёта, и вернулся, нагрузившись всеми аккумуляторами, которые он нашёл и сумел извлечь.

Снова женщины заговорили, растворяя его отчаяние в почти религиозном самоуничижении.

На десятый год одиночества к нему пришёл Ян Карпентер.

Сизый дым от давно нечищеной печи уплотнился — Ян шагнул из пустоты и уселся за стол.

— Оказывается, ты красавчик, — забыв испугаться, сказал Джон.

— Неважно, — Ян взял призрачный стакан из рук своего спутника, безымянного русского егеря, налил водки из бутылки-привидения и сделал длинный глоток. — Не казни себя. Разве ты не Бич Божий? Разве не защитил ты Свободу?

— Я убил…

— Нет! Очистил и спас!

— Я убил и тебя тоже!

— Каждый достоин кары, и думать иначе — гордыня. Я, — Карпентер подмигнул, — изменял жене. А Ваня свою бил! Правда, товарищ?

— Правда, — пробасил тот и ощерился. — Мне всё сходило с рук. Я сексот!

— Помни, — покачал пальцем Карпентер. И они растаяли, оставив на столе початую бутылку.

Карсон выдохнул и прижал низ глаза пальцем. Комната послушно раздвоилась, бутылка осталась в одиночестве. Галлюцинация! Игра подсознания. Но если… Обломки крыльев, антрацитово-чёрные на белом снегу — как шкура вороного коня. Конь чёрный. А он, Джон Карсон — всадник Апокалипсиса!

Джон сглотнул, неумело перекрестился, вспомнил бригадного капеллана.

— Подсознание, конечно, да, — пробормотал ошалело, — но…

Через два дня он прикатил из леса и установил первый камень в основание часовни. Потом ещё и ещё.

Пряный запах Хозяйки щекотал ноздри. Ещё немного, и Мария увидит среди мелкого кустарничка бурую тушу. Медведица кормилась. Мария глубоко задышала носом, успокаиваясь после долгого бега. Руки стиснули ложе арбалета. Зашелестела взводимая пружина.

Вот она!

Хозяйка перестала есть, она готовилась к атаке. Интересно, кто шуршал и ворочался сейчас в кустах, кто рисковал стать её обедом?

— Хоп! — крикнула Мария что было сил.

Медведица повернула башку, сверкнул чёрный глаз, и стрела вошла точно в него. Самка коротко квакнула и рухнула на бок. Лапы судорожно задёргались, разорвали дёрн и замерли.

Не мешкая, первыми ударами охотница отрубила передние лапы — будущий деликатес для дочек, да и Старика подбодрить не мешает, говорят, медвежьи лапы помогают от мужской немощи. Вторым ударом взрезала зверю брюхо. Сизо-красные внутренности вывалились на траву. Нужно отделить от остальной туши желчный пузырь и кишки, иначе мясо стухнет.

Он никуда не торопился, однако камень за камнем занимал своё место в стене часовни. Здание получалось тесное, неказистое, но Джон очень хотел, чтобы после него осталось что-то кроме смерти. Пусть никто не узнает про это, пусть никто не свяжет строение с проклятым именем, пусть даже никто не сможет сделать этого, но пусть оно будет.

Теперь у майора был карьер. Русло высохшего ручья в миле от дома. Когда-то давно, при отступлении ледника, на его месте была бурная речка, притащившая сюда множество каменных осколков. Сейчас майор тащил волокушу с очередным булыжником и повторял про себя ужасные русские глаголы. Русский оказался лучшим средством против голосов.

Громкий звук прервал урок. Он был забыт, невозможен, непривычен! Человеческий крик! Джон поверил в него, лишь увидев человека, сидящего невдалеке на корточках возле буро-красной туши, от которой остро несло зверем.

Женщина! Волосы собраны в хвост на затылке, в холщёвых штанах и широкой рубахе, в вырезе которой колышется тяжёлая грудь. Босая, в руках длинный нож, к поясу приторочен ворох свежих шкурок.

— Гхм, — вытолкнул он пересохшим горлом, и она услышала. Рука её метнулась вбок, и вот уже наконечник стрелы направлен ему прямо в грудь. Привычное, машинальное действие, застыло тревожно лицо… Спустя секунду мозг осознал увиденное, и женщина осела в траву, лицо разгладилось, и она зарыдала!