Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6 - [44]

— Я не могу писать, когда ты стоишь у маня над душой, Марджори!

Миссис Пендайс отошла, так что солнечный свет больше не падал на нее.

— Джордж пишет, что он принимает меры. Что это означает, Хорэс, как ты думаешь?

Услыхав от жены вопрос, который занимал и его, он наконец не выдержал:

— Я не желаю больше оставаться в неведении! Я сам поеду в Лондон и поговорю с ним!

Он уехал с поездом в 10.20, обещав вернуться с шестичасовым.

В восьмом часу того же вечера двуколка, запряженная пегой кобылой с белой звездой на лбу, подъехала к станции Уорстед Скайнес, и мальчишка-грум осадил лошадь у кассы. Коляска мистера Пендайса, подъехавшая чуть позже, заняла место позади двуколки. За минуту до поезда подкатил шарабан лорда Куорримена, запряженный парой вороных, объехал коляску мистера Пендайса и двуколку и встал впереди. Поодаль от этого ряда нарядных экипажей ждали поезд станционный извозчик и две фермерские повозки. В этой расстановке был свой смысл и целесообразность, как будто само провидение определяло места. Провидение только в одном ошиблось — поместив напротив кассы двуколку капитана Белью, а не шарабан лорда Куорримена, так чтобы соседом мистера Пендайса оказался именно он.

Первым из вагона вышел мистер Пендайс и, раздраженно глянув на двуколку, проследовал к своему экипажу. Лорд Куорримен появился вторым. Его массивная голова с загорелым, покрытым редкими волосами затылком, незаметно переходящим в шею, была увенчана серым цилиндром. Полы его серого сюртука были квадратные, и такими же квадратными были носки его сапог.

— Здравствуйте, Пендайс! — крикнул он дружески. — Я не видел вас на перроне. Как поживает миссис Пендайс?

Мистер Пендайс обернулся, чтобы ответить, и встретил взгляд маленьких горящих глаз капитана Белью, подошедшего третьим. Они не поздоровались, и Белью, вскочив в свою двуколку, резко дернул вожжи, объехал повозки фермеров и понесся с бешеной быстротой. Его грум бросился со всех ног вдогонку, уцепился и вспрыгнул на запятки. Шарабан лорда Куорримена подвинулся на освободившееся место, и недосмотр провидения был исправлен.

— Этот Белью совсем сумасшедший. Вы видаетесь с ним?

— Нет, и не имею особого желания, — ответил мистер Пендайс. — По мне пусть он лучше уберется куда-нибудь из наших мест.

Лорд Куорримен улыбнулся.

— Там, где есть охота, подобные субъекты не редкость. На всякую свору непременно находится один такой. Где сейчас его жена? Красивая женщина. Много огня, а?

Мистеру Пендайсу показалось, что лорд Куорримен смотрит на него понимающим взглядом, и, пробормотав: «Может быть!», — он полез в коляску.

Лорд Куорримен ласково глядел на своих лошадей. Он не принадлежал к тем людям, что ломают головы над вечными вопросами бытия: как? отчего? зачем? Всеблагой господь создал его лордом Куоррименом, создал его старшего сына лордом Куонтоком; всеблагой господь создал гаддесдонских гончих — помилуйте, чего же еще?

Воротившись домой, мистер Пендайс прошел в свою туалетную. В углу возле ванны лежал спаньель Джон в окружении целого полчища домашних туфель хозяина, — так ему легче было переносить разлуку. Его темно-коричневые глаза глядели на дверь, поблескивая серпом белка. Он подбежал к сквайру, виляя хвостом, с туфлей в зубах, и взгляд его ясно говорил: «О хозяин! Где ты пропадал? Почему тебя так долго не было? Я жду тебя весь день с половины одиннадцатого!»

От сердца мистера Пендайса на секунду отлегло.

— Джон! — ласково позвал он собаку и принялся переодеваться к обеду.

Миссис Пендайс вошла, когда ее муж завязывал свой белый галстук. Она срезала в сврем саду первый розовый бутон; она сделала это потому, что ей было жалко мужа и хотелось сделать ему приятное, но главное потому, что это позволило ей тотчас же пойти к нему в туалетную.

— Вот тебе бутоньерка, Хорэс. Ты видел его?

— Нет.

Этого ответа она боялась больше всего. Она не верила, что их встреча чему-нибудь поможет — весь день ее пробирала дрожь, когда она воображала себе эту встречу; но теперь, когда она узнала, что Хорэс не видел сына, она поняла по тому, как сжалось сердце, что любой исход был бы лучше, чем неизвестность. Она долго ждала, чтобы он заговорил, и, наконец, не выдержав, воскликнула:

— Расскажи мне, Хорэс, что было в Лондоне? Мистер Пендайс желчно взглянул на жену.

— Рассказывать нечего. Я поехал к нему в клуб. Он больше не живет на старой квартире. Прождал его весь день. Наконец оставил записку, чтобы он завтра приехал сюда. Послал за Парамором, пригласил и его в Уорстед Скайнес. Я положу этому конец!

Миссис Пендайс посмотрела в окно: все та же заросшая кустами ограда, те же рощи, шпиль над церковью, кровли фермерских домиков — все, что столько лет составляло ее мир.

— Джордж не приедет, — сказала она.

— Джордж сделает то, что я ему велю.

Миссис Пендайс покачала головой: материнским чутьем она знала, что права.

Мистер Пендайс бросил застегивать жилет.

— Пусть Джордж не забывается. Он в полной зависимости от меня.

И он перестал хмуриться, как будто в этих словах открылась ему вся суть создавшегося положения, весь смысл системы, управляющей жизнью его сына. На миссис Пендайс эти слова оказали странное действие. Они поразили ее ужасом. Точно она увидела хлыст, занесенный над голой спиной ее сына, точно перед ним в холодную ночь захлопнули дверь. Но, кроме ужаса, было еще более мучительное и горькое чувство, как будто пригрозили хлыстом ей самой, осмелились выказать непочтение тому в ее душе, что было для нее дороже жизни, что было в ее крови, что накапливалось столетиями и вошло в самую ее плоть, что никто еще никогда не оскорблял. В ту же секунду в ее голове молнией пронеслась до смешного практическая мысль: «У меня есть собственные триста фунтов в год». Потом это сложное чувство пропало, как пропадают во сне внезапно возникшие кошмарные видения, оставляя после себя глухую боль в душе, причина которой исчезла из памяти.