Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 12 - [31]

— А вы в своем уме?

— Ваша милость, я совершенно здоров.

— Так зачем же вы явились сюда и задаете мне такие вопросы?

— Ваша милость, я безработный.

— Какое это имеет отношение к суду!

— Сейчас объясню, ваша милость. Я потерял работу не по своей вине. Это случилось два месяца назад. Вы, наверное, знаете, что сейчас сотни тысяч таких, как я.

— Ну и что же?

— Ваша милость, я не член профсоюза. Как вам известно, у людей моей профессии нет союза.

— Так, так… продолжайте.

— Ваша милость, три недели назад истощились мои сбережения. Я делал все возможное, чтобы найти работу, но безуспешно.

— Вы обращались в благотворительный комитет своего округа?

— Да, ваша милость, но к ним не протолкнешься.

— А в приходском комитете были?

— Да, ваша милость. Я побывал и у приходского священника.

— Неужели у вас нет родственников или друзей, которые могли бы помочь вам?

— Половина из них, ваша милость, в таком же положении, а из остальных я уже все выкачал…

— Что такое?

— Я говорю, выкачал… взял у них все, что они могли мне уделить.

— У вас есть жена и дети?

— Нет, ваша милость, и это даже хуже; поэтому меня везде принимают в последнюю очередь.

— Понятно… но ведь существует закон о бедных. И вы имеете право на…

— Ваша милость, я был в двух таких домах… Но вчера вечером десяткам таких, как я, было отказано: там нет больше мест. Ваша милость, я голодаю. Есть у меня право на работу?

— Только в соответствии с законом о бедных.

— Я уже сказал вам, сэр, что я не мог попасть туда вчера вечером. Нельзя ли мне где-нибудь еще потребовать работы?

— Боюсь, что негде.

— Ваша милость, я страшно голодаю. Может быть, вы разрешите мне просить милостыню?

— Нет, нет… Этого я не могу. Вы знаете, что это запрещено.

— Ну, тогда… красть мне можно, ваша милость?

— Перестаньте! Вы напрасно отнимаете у суда время.

— Но, ваша милость, для меня это очень важно. Поверьте, я умираю с голоду. Вы разрешите мне продать пиджак или штаны? — Проситель стал расстегивать пиджак, и под ним оказалось голое тело. — Больше продать мне нечего.

— Вы не имеете права появляться на улице в неприличном виде. Я не могу допустить нарушения закона.

— Хорошо, сэр, но разрешите мне хотя бы спать на улице! Иначе меня арестуют за бродяжничество.

— Я заявляю вам в последний раз, что не в моей власти разрешить вам подобные вещи.

— Но что же мне тогда делать, сэр? Я говорю вам чистую правду. Я не хочу нарушать закона. Может быть, вы посоветуете мне, как жить дальше, без еды?

— К сожалению…

— Тогда я вас спрашиваю, сэр: являюсь ли я перед лицом закона живым человеком?

— Это такой вопрос, на который я не могу вам ответить, мой друг. Если вы нарушите закон, с вами поступят, как с живым, но я верю, что вы этого не сделаете. Мне очень жаль вас. Можете получить в кассе суда шиллинг… Следующий!»

Адвокат замолчал.

— Да, — сказал его приятель, — это в самом деле очень интересно. Своеобразная была жизнь в те времена!

ПОЧЕМУ БЫ НЕТ?

Как-то раз по дороге от Эшфорда до Чаринг-Кросса я разговорился с одним господином в соломенной шляпе. После короткого вступления он спросил меня, чем я занимаюсь. Я удовлетворил его любопытство и, желая, в свою очередь, проявить дружеский интерес к собеседнику, задал тот же вопрос ему. На миг он замялся, потом ответил:

— Я агент по страхованию жен.

— По страхованию чего?

— По страхованию жен. — Он протянул мне свою визитную карточку и спросил: — Разве вы не слыхали о моей конторе?

Я ответил, что не имел удовольствия о ней слышать.

— Да что вы! — воскликнул он. — Удивительно! А мне казалось, что все уже обо мне знают.

— Простите, если не ошибаюсь, вы сказали: агент по страхованию жен?

— Именно так, — ответил он. — Разрешите, я объясню. Я, видите ли, был много лет стряпчим, и эта мысль осенила меня однажды во время исполнения моих профессиональных обязанностей. И поверьте, мне не пришлось долго думать, чтобы понять, какие тут открываются широкие возможности.

Несколько минут он молча курил, потом заговорил опять:

— Вначале меня беспокоил вопрос, как дать о себе знать широкой публике; ведь вопрос о женах — больное место, и я очень боялся его затронуть. Дело тонкое, сами понимаете. А вдруг твои намерения истолкуют превратно и газеты начнут тебя клевать… Да вы сами знаете, как это бывает! И, представьте себе, меня вывела из этого затруднения моя собственная жена! «Не надо, говорит, — никаких объявлений, лучше ты обойди потихоньку всех своих женатых знакомых. Это дело правильное, оно само пробьет себе дорогу!»

Мой новый знакомый помолчал, вынул сигару изо рта и улыбнулся.

— И верите ли, сэр, она оказалась права. Я в первый же год оформил пятьсот полисов. А дальше дела мои быстро пошли в гору: в прошлом году я застраховал четыре тысячи человек, а в нынешнем эта цифра обещает быть вдвое больше.

— Простите, — перебил я его. — Я все еще не понимаю, от чего вы страхуете.

Он посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «Ну и балда же ты, братец!», — но ответил весьма вежливо:

— Сейчас я к этому перейду. Мысль о создании такой страховки возникла у меня однажды в суде. Я вел порученный мне бракоразводный процесс. Клиент мой был милейший человек, мой добрый знакомый, наилучший образец англичанина. Бедняга сказал мне — собственно говоря, это слышишь от многих: «Я не хочу подавать иск об убытках. Может быть, так нужно, но мне это почему-то кажется не совсем приличным». Я объяснил ему, что по закону так полагается, но добавил: