Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 11 - [16]

— Скорей, — прошептала она. — Я хочу видеть его; мне так… холодно.

Я вышел и бросился бегом по тропе к бухте.

Зэхери стоял, опершись о калитку изгороди, он пришел на час раньше назначенного срока; на нем был его обычный старый синий костюм и фуражка с кожаным козырьком, как и в тот день, когда я увидел его впервые. Он ничего не знал о случившемся. Но я убежден, что с первых же слов он понял все, хотя не мог примириться с этим. Он все время повторял:

— Не может быть. Через несколько дней она будет здорова, — она растянула связки! Как вы думаете, морское путешествие… У нее хватит сил, чтобы отправиться сейчас же?

Больно было смотреть на него, предчувствие боролось в его душе с надеждой. Лоб его покрылся испариной. Когда мы поднимались по тропе, он повернулся и указал на море. Там стоял его тендер.

— Я мог бы взять ее на борт хоть сейчас. Нельзя? Что же с ней такое? Позвоночник? О господи! Доктора… Иногда они делают чудеса!

Нельзя было без жалости смотреть, как он пытается закрыть глаза на правду.

— Это невозможно, она ведь так молода! Мы идем слишком медленно.

Я сказал ему, что она умирает.

На мгновение мне показалось, что он хочет убежать. Потом он тряхнул головой и бросился к дому. У лестницы он схватил меня за плечо.

— Это неправда! — вымолвил он. — Теперь ей будет лучше, раз я здесь. Я остаюсь. Пусть все пропадает. Я остаюсь.

— Настал миг, когда вы можете доказать ей свою любовь, — сказал я. Возьмите себя в руки, дружище!

Он вздрогнул.

— Да!

Вот все, что он ответил.

Мы вошли в ее комнату. Казалось невероятным, что она умирает; щеки ее ярко горели, губы трепетали и чуть припухли, словно от недавних поцелуев, глаза блестели, волосы были такие темные и вьющиеся, лицо такое юное…

Через полчаса я подкрался к открытой двери ее комнаты. Она лежала неподвижная и бледная, как простыня. В ногах кровати стоял Джон Форд; рядом, склонившись к самым подушкам и положив голову на сжатые кулаки, сидел Зэхери. Было очень тихо. Листья больше не шелестели за окном. Когда кризис уже наступил, как мало человек чувствует — ни страха, ни сожаления, ни скорби, лишь сознание, что игра окончена, и острое желание поскорее уйти!

Вдруг Зэхери вскочил, пробежал мимо, не видя меня, и ринулся вниз по лестнице.

Через несколько часов я вышел на тропу, ведущую к бухте. Было совершенно темно; трепетный огонек «Волшебницы» все еще оставался на месте и казался не более светлячка. Потом впереди я услышал рыдания — плакал мужчина; ничего страшнее мне не приходилось слышать. В каких-нибудь десяти шагах от меня из-под холма поднялся Зэхери Пирс.

Идти за ним я не осмелился и присел у изгороди. В едва родившейся тьме, этой молодой ночи что-то неуловимо напоминало ее: мягкий песчаный холм, запах жимолости, прикосновение папоротника и ежевики. Всех нас настигает смерть, и если уж приходит конец, что поделаешь, но для тех, кто остается, это всегда непостижимо!

Через некоторое время тендер дал два свистка, неясно замелькали его огни по правому борту — и все исчезло…

VIII

Торки, 30-е октября.

…Помните письма, которые я писал вам с фермы в Муэ около трех лет тому назад? Сегодня я туда ездил верхом. По дороге я остановился в Бриксеме позавтракать и спустился пешком к причалу. Недавно прошел ливень, но солнце уже снова выглянуло, освещая море, буро-рыжие паруса и сплошной ряд шиферных крыш.

Там стоял траулер, по всей очевидности, побывавший в переделке. Парень с острой бородкой и тонкими губами, одетый в драную синюю фуфайку и морские сапоги, наблюдал за ремонтными работами и сказал мне с некоторой гордостью:

— Попали в переделку, сэр; желаете взглянуть? — Потом, сощурив вдруг свои маленькие голубые глаза, добавил: — Эге, да я вас помню. В тот раз, когда я вел это самое судно, на борту была еще молодая леди.

Это оказался Прол, подручный Зэхери Пирса.

— Ну да, — продолжал он, — это то самое судно.

— А капитан Пирс?

Он прислонился к поручням и сплюнул:

— Настоящий мужчина был; никогда больше не встречал таких.

— Ну как, удачное было плавание?

Прол поглядел на меня со злостью.

— Удачное? Нет, сплошные неудачи с начала и до конца, только одни неприятности. Капитан сделал все, что в человеческих силах. Когда не везет, то говорят: «Провидение!» Чепуха все это! Только вот что я скажу, слишком много развелось в наше время людей, беспокойных людей; мир стал тесен.

При этих словах мне вдруг представился Дрейк, ворвавшийся в нашу современную жизнь, потому что мир словно перевернулся; Дрейк, опутанный сетями бюрократизма, электрических проводов и всех прочих достойных изобретений нашей цивилизации. Неужели человеческий тип может пережить свое время? Сохраниться в веках, где ему уже нет места? Он живет — и иногда рвется к прошлому… Все игра воображения! Так ведь?

— Значит, вы засыпались? — сказал я.

Прола передернуло.

— Так бы я не сказал, сэр… слово уж больно мерзкое. Проклятие! продолжал он, уставившись на свои сапоги. — Конечно, и я тут был виноват. Нас окружили враги, а меня угораздило сломать себе ногу. Капитан меня не бросил. «Мы оба из Девона, — сказал он мне, — и друг друга не бросим». Мы пробыли там шесть дней вместо двух; а когда вернулись к судну… оказалось, его конфисковала полиция за незаконный ввоз оружия.