Джон Голсуорси - [89]

Их работа не ограничивалась лишь массажем и заботой о белье; они принимали живое участие в судьбе пациентов – французских солдат, а рассказ «Обломки» является ярким и сочувственным описанием историй двух из их подопечных. Госпиталь обзавелся автомобилем, в котором больных вывозили на прогулки, а также граммофоном, который, по словам Ады, доставлял ей «весьма сомнительную радость, но очень нравился мужчинам». Она также аккомпанировала раненым, когда те распевали свои традиционные Petits Chansons[103]. Рождество 1916 года было одним из самых счастливых в жизни Голсуорси: «Над нашим рождественским столом в госпитале были развешены зеленые гирлянды и веселые китайские фонарики: сидевшие за столом люди в их красных больничных куртках оживленно болтали, шумели, смеялись. С французами очень легко, они такие неисправимо веселые». Ада и Джон были совершенно очарованы французами и их образом жизни: «Нам ужасно нравятся наши французы. Англичане не могут быть такими интересными. Мы оба просто влюбились во Францию».

Работая в госпитале, несмотря на то что он не писал, а может быть, и благодаря этому, Голсуорси как никогда много размышлял о самом себе; это было очень необычно для человека, который презирал или относился снисходительно ко всему, что касалось его личных переживаний. Война, а до того его безрассудное увлечение Маргарет Моррис, которое он расценивал как предательство по отношению к Аде, заставили его почувствовать неуверенность в мотивах своего поведения и в то же время крепче держать себя в узде. Раньше жизнь его была ясной, а помыслы чисты; теперь и в его работе, и в личной жизни все смешалось, и он пребывал в состоянии растерянности. Может быть, этим можно объяснить его письмо к миссис Олхасен о предстоящем отъезде из госпиталя, в котором он высказывает предположение, что она в любом случае «сыта по горло его странностями и будет рада, что они уезжают». Однако никто, кроме самого Голсуорси, не был «сыт по горло» его странностями; должно быть, он просто ощущал все возрастающее недовольство собой. Его мучила гнетущая мысль о том, что он, как ему казалось, был неудачником и в жизни, и в литературе. Более того, его все еще мучили страхи, что он недостаточно сделал для военных нужд своей страны. «Я начинаю ощущать, что делаю меньше, чем мог бы, – продолжал он в письме к миссис Олхасен. – Думаю, в начале февраля будет принят национальный закон о воинской повинности, мне хотелось бы вернуться к этому времени и принести больше пользы, чем я приношу сейчас».

В действительности Голсуорси вернулись в Англию лишь в конце марта. Первые две недели марта они провели на юге Франции в Касси; Голсуорси имел возможность ездить оттуда в Турвиль в Ecole Joffre[104], где проходили обучение инвалиды войны. В Англию они вернулись через Париж, где Голсуорси также посетил всевозможные заведения для инвалидов. Обретенный в госпитале опыт усилил его интерес к проблемам демобилизованных по ранению. Что ждет их в будущем, смогут ли они обучиться чему-нибудь и приспособиться к жизни в послевоенном мире? Или же существует опасность, что страна, которой они служили, забудет о них сразу же, как только наступит мир?

Так закончилось более чем четырехмесячное пребывание Голсуорси во Франции. «В целом наиболее благоприятное для души время с начала войны», – писал он в своем дневнике.

Глава 28 В КОНЦЕ ВОЙНЫ

Вернувшись в Англию, Голсуорси немедленно взялся за перо, приступив к работе над рассказом под названием «Последнее лето Форсайта». Знаменательно, что это спокойное, цельное прозаическое произведение, ставшее предтечей продолжения цикла о Форсайтах, стало первой вещью, написанной Голсуорси по возвращении в Англию. Судя по нему, можно предположить, что за месяцы, проведенные в Мартурете, Голсуорси все же обрел душевное равновесие. Возможно, он стал воспринимать собственное творчество спокойнее, смирившись с тем, что ему, может быть, больше уже не создать произведений столь завершенных, как «Собственник», и столь глубоких, как «Братство». И в то же время не в его привычках было исследовать потайные уголки собственной души, чтобы затем раскрывать ее на страницах своих книг. Столь личный подход к литературе был несовместим с его чувствительностью; он был слишком «джентльменом», чтобы применить его, и – в то же время – слишком писателем, чтобы не понять, что без этого нельзя идти дальше.

«В последний день мая в начале девяностых годов часов в шесть вечера старший Джолион Форсайт сидел в тени старого дуба перед террасой своего дома в Робин-Хилле...» История старого Джолиона продолжает тему, начатую в «Собственнике»: Джолион Форсайт живет в Робин-Хилле – доме, выстроенном при столь печальных обстоятельствах Сом-сом Форсайтом для своей жены Ирэн. Джолион, теперь уже очень старый человек, философски относится к тому, что отпущенное ему время подходит к концу. И в его возрасте из основных ценностей, почитаемых семьей Форсайтов, – красоты, безукоризненного поведения и собственности – для него имеет значение только красота. «Он всегда находил в себе отклик на то, что теперь стали называть «Природой», – искренний, почти благоговейный отклик...» В этом образе мы легко узнаем отца самого Голсуорси.