Джон Голсуорси - [46]

В этом несколько странном, но глубоком по содержанию фрагменте особенно выделяется одна мысль: «В тот момент, когда мы начинаем понимать, мы перестаем быть любознательными; а быть любознательными – это значит любить». Голсуорси подчеркивает, что в писателе постоянно должны жить ощущения тайны и чуда, они должны помогать ему быть неусыпно внимательным; а художника, потерявшего эту способность, ждет творческая смерть и застой: «...мы бы задохнулись в свивальниках благополучия».

Именно в это время через жизнь Голсуорси и прошла та разделительная черта, которая поставила с одной стороны его самого, самоуглубленного, наделенного загадочным, необъяснимым даже для него самого духом познания, а с другой стороны Аду с ее «свивальниками благополучия». Осознанно или нет, но он должен был пойти на риск и сделать выбор между своим «я» и Адой. Теперь, как они и желали, можно было идти по жизни вместе, рука об руку. Ада всегда находилась подле него, готовая обсудить наболевшие вопросы или дать совет. И вдвоем они добились определенных успехов: шла работа над книгами, осуществлялись постановки пьес; Джон постепенно становился знаменитостью. Но ограничивались ли этим желания Голсуорси, да и хотел ли он именно этого? «Собственник» был лишь вехой на пути к цели, но не самой целью писателя; путь лежал вперед, дальше вперед. Голсуорси овладел романной формой как средством выражения своих идей, но не научился еще владеть тем материалом, который носил в себе, и даже пока не исследовал его до конца. А жизненные обстоятельства – постоянные разъезды и все более оживленная светская жизнь, характер Ады, которая не отпускала его от себя ни на минуту, – не способствовали прогрессу в его саморазвитии. Идти наперекор желаниям Ады, добиваться самоутверждения значило бы для него подвергнуть риску и свой собственный внутренний мир, мир воображения. Кроме того, не в его натуре было совершать какие-то эгоистические поступки, которые могли бы причинить боль Аде.

В связи с этим необходимо еще и еще раз подчеркнуть, что он был по-настоящему ей предан, что их любовь и союз были настолько всеобъемлющими, насколько могут быть всеобъемлющи человеческие отношения вообще. Вероятно, трагедия Голсуорси заключалась в том, что две его любви – к Аде и к литературному творчеству – в некотором смысле были несовместимы.

Стоит процитировать обстоятельную характеристику Ады, данную в письме Голсуорси к Гарнету:

«Иногда мне кажется, что она похожа на редкую по красоте вышивку по шелку, где изображены цветы, нежные, как на виноградной лозе. Сверкающие золотые нити переплетены настолько тонко и в то же время основательно, что их нельзя разъединить, иначе они потеряют и цвет, и форму. Она редкая женщина, но ее неповторимость не того сорта, которая сразу же бросается в глаза, она соткана из более тонких компонентов и подобна прекрасному fleur[57] с удивительным ароматом: в этом цветке нет никаких крайностей, никакой стремительности. В ней сочетается грациозность и пикантность крестьянки из Кортины с некоторыми чертами герцогини д'Арбельмаль[58] на портрете Рейнолдса, причем достоинства одной и другой – старинного происхождения. Она принадлежит природе, и в то же время она открыта последним достижениям цивилизации. Человек она очень сложный, но эта ее сложность не бросается в глаза, так как в ней все очень гармонично. Ей больше подходит слово «постоянство», чем «переменчивость». Душою она похожа на нимфу, а Вы ведь знаете, что нимфам свойственно неуловимое постоянство».

Для Джона Ада была скорее богиней, чем женщиной, она была слишком утонченной, слишком совершенной. Он никак не мог привыкнуть к мысли о том, что это божество снизошло до него, спустилось с вершин Олимпа, было в течение десяти лет его постоянным спутником и теперь стало его женой. То, что в его любви было так много обожания, вредило им обоим. Ему нужно было человеческое существо, нормальная живая женщина, но он вряд ли позволил бы Аде стать такою.

Когда Джон повез Аду в Оксфорд показать ей Нью-Колледж, где он учился, привратник упорно называл ее «миледи». Ребенок в одном доме, где гостили Голсуорси, сказал, что Ада «самый утонченный» их посетитель из всех, когда-либо бывавших в доме! Эти два случая говорят сами за себя: на всех, с кем она встречалась, Ада производила впечатление аристократки, почти королевы.

Может возникнуть вопрос: насколько искренней была ее любовь к Джону? Ада была целиком и полностью ему предана. Сейчас, по прошествии стольких лет, в век эмансипации, ее сосредоточенность на Джоне может показаться даже какой-то аномалией. Он был смыслом ее жизни. Она всегда хотела быть женщиной, которая находится подле писателя, иметь «своего» писателя, поэтому вся ее жизнь замыкалась на муже и его работе. Когда она не писала для него писем, не перепечатывала его рукописи, не играла для него на рояле, ей становилось невыносимо скучно, и именно поэтому ей необходимы были развлечения, в которых Джон совершенно не нуждался. В Манатоне она мечтала о лондонской светской жизни и о заграничных поездках, а он, находясь в лучшем для него месте на земле, был полностью удовлетворен – ездил верхом, бродил по угодьям, мечтал, писал. Но Ада заболела: ни климат запада Англии, ни тот образ жизни, который они там вели, ей не подходили.