Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом! - [184]

– Не издевайся, Берти. Может, ты этого не знаешь, но на футбольном поле мне сам черт не брат. A-а, Дживс!

– Сэр? – сказал Дживс, заходя справа по центру.

– Мистер Вустер сказал, что мои бутсы у вас.

– Да, сэр. Я отнес их вам в комнату.

– Благодарю. Дживс, хотите заработать немного денег?

– Да, сэр.

– Тогда в следующий четверг, когда состоится футбольный матч, поставьте на Верхний Бличинг, – сказал Таппи, важно выпятил грудь и удалился.

– Мистер Глоссоп в четверг собирается участвовать в матче, – объяснил я, когда дверь за Таппи закрылась.

– Мне об этом сообщили в людской, сэр.

– Да? И как там настроены?

– Насколько я мог понять, сэр, все считают, что мистер Глоссоп поступает опрометчиво.

– Почему?

– Мистер Малреди, дворецкий сэра Реджиналда, информировал меня, сэр, что данное состязание в некотором отношении отличается от обычной игры в футбол. Вследствие того обстоятельства, что уже много лет между этими двумя деревнями наблюдается весьма ощутимая враждебность, состязания проводятся в соответствии с более свободными и примитивными правилами, чем это обычно принято в тех случаях, когда встречаются дружественно настроенные противники. Как мне объяснили, главная цель игроков заключается не в том, чтобы увеличить счет, а в том, чтобы нанести противнику оскорбление действием.

– Господи Боже мой, Дживс!

– Дело обстоит именно так, сэр. Подобная игра может представлять интерес разве что для собирателя древних обычаев. Впервые игра здесь проводилась при короле Генрихе Восьмом на поле размером в несколько квадратных миль и продолжалась от полудня до захода солнца. При этом погибли семь человек.

– Семь человек!

– Не считая двух зрителей, сэр. Однако в последние годы потери ограничиваются переломами конечностей и прочими незначительными травмами. По мнению прислуги, со стороны мистера Глоссопа было бы более разумным воздержаться от участия в этом мероприятии.

Признаться, я был ошеломлен. В том смысле, что хоть и считал делом всей своей жизни отомстить Таппи за его подлый поступок, у меня все еще оставались некоторые слабые рудименты – по-моему, это слово тут подходит, – да, рудименты старой дружбы и детской привязанности. Кроме того, месть местью, но всему есть предел. Как ни глубоко сидит во мне чувство обиды на Таппи за нанесенное мне оскорбление, я не хочу видеть, как он, не подозревая ничего дурного, выйдет на поле, а дикие аборигены растерзают его в клочья. Напугать его до полусмерти фосфоресцирующим кроликом – да. Самое милое дело, можно сказать, – и счастливый конец. Но быть свидетелем того, как останки Таппи по частям уносят на носилках, – нет и еще раз нет. Не приведи Господи. Такого и в дурном сне не увидишь.

Само собой, надо, пока не поздно, предупредить Таппи. Я бросился к нему в комнату. Этот дурень с мечтательным выражением на лице любовался своими футбольными бутсами.

Я объяснил ему положение вещей.

– Самое разумное, что ты можешь сделать – кстати, и вся прислуга так считает, – накануне матча прикинуться, что подвернул ногу.

Он как-то дико на меня посмотрел:

– Послушай, Берти, что ты мне предлагаешь? Мисс Далглиш в меня верит, полагается на меня, с надеждой и детским воодушевлением ждет, что я помогу ее деревне выиграть, – а я вместо этого подло ее предам?

Я был очень доволен, что он так быстро сообразил, что к чему:

– Вот именно, старина.

– Тьфу! – сказал Таппи. По-моему, я еще никогда не слышал, чтобы он говорил «Тьфу!».

– Что значит «Тьфу!»? – спросил я.

– Берти, то, что ты рассказал, еще больше раззадоривает меня. Чем отчаяннее будет игра, тем лучше. Мне по душе спортивный азарт соперников. Грубые приемы меня радуют. Я смогу показать, на что способен. Как ты не понимаешь, ведь на меня будет смотреть она! – Лицо его лихорадочно пылало. – Знаешь, что я испытываю, когда об этом думаю? Я чувствую себя рыцарем, сражающимся в поединке на глазах у своей возлюбленной. Неужели ты допускаешь, что сэр Ланселот или сэр Галахад, зная, что в ближайший четверг состоится турнир, стали бы притворяться, будто подвернули ногу, потому что испугались грубой игры?

– Не забывай, что в царствование короля Генриха Восьмого…

– Послушай, мне сейчас не до короля Генриха Восьмого. Меня больше занимает вот что: в этом году Верхний Бличинг играет в цветной форме, значит, я смогу надеть футболку «Старых августинцев», светло-голубую с широкими оранжевыми полосами. Представляешь, какой у меня будет вид!

– Ну и что?

– Берти, – начал Таппи, который, похоже, окончательно свихнулся, – я хочу тебе сказать, что наконец-то я влюбился. Это настоящее чувство. Я нашел свою пару, свою половину. Всю жизнь я мечтал встретить прелестную девушку, вобравшую в себя красоту и гармонию природы, и вот я ее нашел. Берти, как не похожа она на этих оранжерейных, неестественных лондонских девиц! Разве они пойдут зимой, в слякоть и грязь, на футбольный матч? Разве они знают, что делать, если заболеет восточноевропейская овчарка? Могут ли они прошагать десять миль по полям и при этом выглядеть как благоуханный цветок?

– А зачем им шагать десять миль?

– Берти, на эту игру в четверг я ставлю все. Сейчас она, по-моему, смотрит на меня как на слабосильного неженку, потому что на днях я натер ноги и мне пришлось возвращаться из Хокли автобусом. Но когда она увидит, что я как ветер мчусь сквозь ряды этих грубых деревенских парней, разве она не задумается? Разве у нее не откроются глаза? Что?