Джинн - [8]

Я взял Маджори за запястье:

— Не переживай. Расскажи, что ты увидела, когда спустилась вниз.

Теперь ее голос звучал почти неслышно, а голова склонилась еще ниже. Я видел лишь серый костяной гребень в ее волосах. Маджори продолжала бормотать свою историю:

— Я вышла в холл, но Макса там не было. Ив гостиной его тоже не было. Стояла тишина, мертвая тишина, и я напугалась еще больше. Потом заметила, что на кухне горит свет. Я очень медленно открыла дверь и…

Она умолкла и сидела беззвучно целую минуту.

— Маджори, — мягко сказал я. — Не нужно…

Но тут она снова заговорила, почти шепотом:

— Сначала, сама не знаю почему, я подумала, что все в порядке. Он стоял, повернувшись· ко мне спиной, и я видела лишь его затылок. Только потом я поняла,· что он сделал.

Она снова замолчала.

— Что? — спросила Анна. — Что он сделал?

Маджори подняла голову и взглянула на нас. Первый раз за весь день в ее глазах появились слезы, хотя голос звучал совершенно ровно. И это спокойствие в голосе сделало ее слова еще более неприятными.

— Я не знаю, как именно он это сделал. Он взял разделочный нож из стола и изрезал себе лицо: нос, щеки, даже губы. И он сделал это сам.

Рот Анны открылся от ужаса.

— Извините меня, — пробормотала она, вставая из-за стола и выбегая из зала ресторана в туалет.

А я так и остался сидеть за столом, держа Маджори за руки и чувствуя, что вареные омары зашевелили своими хвостами, стараясь не утонуть в белом укропном соусе.

Глава II

Когда мы вернулись назад в Зимний Порт, большинство гостей уже ушли. Осталась лишь одна старая леди, она была занята разговором с компаньонкой Маджори, да еще один румянощекий нефтепроизводитель, который сидел, опустив голову на колени. Гости не оставили ничего, кроме следов на полу, пустых стаканов из-под шерри и грязных пепельниц.

— Я думаю, мне не помешает выпить чашечку чая, сказала Маджори, ведя нас в гостиную. — Выпьете со мной?

Я тряхнул головой:

— Я не пью чай. Это плохо сказывается на слизистой оболочке желудка. Знаете ли вы, что в Китае евнухов заставляли пить чай сотнями чашек в день, а потом, после вскрытия, использовали их желудки как футбольные мячи.

Анна ткнула меня локтем.

— Извините, — сказал я — Я был слишком груб.

— Не беспокойся, Гарри, — вздохнула Маджори. — Чем быстрее я вернусь в нормальное состояние, тем лучше. Пока я жила с Максом, я годами была изолирована от всего мира. Мы жили очень замкнуто. Я настаивала, чтобы делать покупки самой, но он не разрешал, а я; так хотела встречаться с людьми, разговаривать. Мисс Джонсон, подайте, пожалуйста, чай.

Инфантильная компаньонка взглянула на нее.

— Минутку, миссис Грейвс, — сказала она.

— Давно она живет здесь? — спросил я, когда та вышла из комнаты; — Что-то я ее не помню.

— Мы нашли ее через агентство, — ответила Маджори. — Она очень спокойная и немного странная, но я не знаю, что бы я без нее делала.

— Кого-то она мне напоминает, — произнесла Анна рассеянно. — Не могу понять кого.

— Она очень замкнутая, — заметила Маджори.

Мы расселись по неудобным креслам. Румяный нефтяной промышленник бормотал что-то невразумительное насчет Иисуса Христа, а та старуха, что разговаривала с мисс Джонсон, что-то упорно разыскивала в своей сумочке, так что не было необходимости занимать ее светской беседой.

— Кстати, а эта амфора, — сказал я, закуривая сигарету. — Вы не помните, где Макс ее взял?

Маджори отрицательно покачала головой:

— Я не ездила с ним на Восток. По-моему, он купил ее в Персии, у купца. Мой муж любил приобретать всякие диковинные вещи, и я привыкла получать из Аравии загадочные посылки. Если они приходили во время его отсутствия, я хранила их до его приезда. Никогда ничего сама не открывала. По правде говоря, меня эти арабские древности никогда особенно не интересовали.

— А вы случайно не знаете, вел ли ваш муж дневники, когда был в Аравии? — спросила Анна. — Я к тому, что, может, у него записано, где он достал этот сосуд и что это все-таки такое?

— Я не знаю. У него кипа всяких тетрадей на втором этаже в библиотеке. Может, вы и найдете то, что вас интересует.

— А вы сами?

— О, нет. Когда Макс был жив, он никогда не позволял мне читать его записи. А теперь он мертв… но все равно у меня нет желания… Я буду очень рада, когда все это закончится.

Пока Маджори пила чай, мы сменили тему. Мисс Джонсон была в отношении чая не менее скупой, чем в отношении шерри, — чай получился цвета грязных окон, но он все же заметно оживил Маджори.

Выпив чай и съев пару оставшихся пирожных, она провела нас в кабинет Макса.

Верхние помещения в старых деревянных домах всегда в летние дни душные и пыльные, и Зимний Порт не был исключением, хотя окна были открыты и морской ветер гулял по комнатам. Маджори провела нас по убогому узкому коридору второго этажа (помнится, мальчиком я бегал взад и вперед по нему, изображая бомбардировщик «В-47», идущий на посадку). Она отперла ключом дверь на восточную половину дома и пригласила нас войти.

Внутри стоял ужасный запах старых бумаг, древних папирусов и табака. Я вспомнил, что Макс Грейвс любил курить огромную трубку, на которой было вырезано лицо хмурого араба.