Джим с Пиккадилли - [26]

– Это Шоу, да? – уточнил Джимми.

– То есть как?

– Вы повторяете афоризмы Бернарда Шоу?

– Нет, – ехидно отвечала Энн. – Я сама так думаю.

– А я уверен, где-то это слыхал.

– Значит, общались и с другими разумными людьми.

– Откуда такая горечь?

– Не понимаю.

– Почему вы так настроены против любви?

Теперь Энн твердо знала, что он ей совсем не нравится. Свободомыслящей, с ясными рассудком девушке было очень обидно, когда ее воззрения воспринимали как горькую разочарованность.

– У меня достало мужества подумать самостоятельно. Все заблуждаются, а я – нет. Весь мир сговорился, вообразив, будто есть какая-то любовь и она – самое главное в жизни. Но это их оболванивают поэты и романисты. Сплошное надувательство в гигантских масштабах.

Волна нежного сочувствия окатила Джимми. Теперь ему все стало ясно. Конечно, всю жизнь общаясь с Ролло и Кларенсами, разочаруешься в любви.

– Вы еще просто не встретили нужного человека, – сказал он, думая о том, что она, правда, встретила, но недавно. Попозже он ей объяснит.

– Да нет никаких этих людей! Если вы имеете в виду, что существует тип мужчины, который может внушить так называемую романтическую любовь. Я сторонница брака…

– И то хорошо! – удовлетворенно воскликнул Джимми.

– …но не в результате белой горячки. Брак – это разумное партнерство между двумя друзьями, которые знают друг друга и друг другу доверяют. Чтобы не ошибиться, надо понять, что нет никакого этого трепета, а значит – выберем симпатичного, доброго человека с чувством юмора, который хочет сделать тебя счастливой…

– А-а! – Джимми поправил галстук. – Уже кое-что.

– Как это «кое-что»? Вас шокируют мои взгляды?

– Я не верю, будто взгляды эти ваши. Начитались кого-то из мрачных писак, которым только и дай все анализировать.

Энн топнула ногой. Стука не получилось, но движение Джимми уловил.

– Замерзли? – поинтересовался он. – Давайте пройдемся.

Чувство юмора у нее воспрянуло вновь, оно редко дремало подолгу, и она расхохоталась:

– Знаю, знаю, что вы думаете! Считаете, будто я позирую! Что это не мое мнение!

– Естественно, не ваше. Но что вы позируете – не считаю. Время идет к обеду, и вы загрустили, вот и видите в жизни одно черное мошенничество. Скоро пропоет труба, и через полчаса вы снова станете сама собой.

– Я и сейчас какая есть. Просто вы не можете поверить, что хорошенькая девушка придерживается подобных взглядов.

Джимми взял ее за руку.

– Разрешите, я помогу вам. Тут на палубе – дырка от сучка. Осторожнее! А теперь слушайте. Я рад, что вы сами про это заговорили. Ну про то, что вы – самая хорошенькая девушка в мире…

– Ничего подобного я не говорила!

– Вам помешала скромность. Но факт остается фактом. Я рад, повторяю, потому что я и сам так думаю. Мне очень хотелось бы обсудить это с вами. Таких волос я вообще не видел!

– Вам нравятся рыжие волосы?

– Золотисто-рыжие.

– Очень мило, что вы их так называете. В детстве почти все мальчики дразнили меня Морковкой.

– Теперь их, несомненно, постиг дурной конец. Если на расправу с детьми, критиковавшими пророка Елисея, он послал медведей, то на ваших маленьких дружков надо бы спустить свору тигров. Но были среди них, несомненно, души и потоньше. Не все же дразнили вас Морковкой?

– Да. Некоторые – кирпичом.

– Этих, надеюсь, четвертовали. Глаза у вас на редкость красивы!

Энн отняла у него руку. Обширное знакомство с молодыми людьми подсказывало ей, что пора менять тему.

– Вам понравится Америка.

– Мы не Америку обсуждаем.

– Это вы, не я. Замечательная страна, если хочешь добиться успеха. На вашем месте я бы отправилась на Запад.

– А вы на Западе живете?

– Нет.

– Тогда зачем мне отправляться туда? Где вы живете?

– В Нью-Йорке.

– Я тоже буду жить в Нью-Йорке.

Энн держалась настороже, но ей было и забавно. Предложение, к которому Джимми стремительно продвигался, не было новостью для нее. В течение нескольких сезонов в Бар-Харборе, Такседо, Палм-Биче и в Нью-Йорке она занималась в основном тем, что сыпала отказами, остужая пыл у вереницы сентиментальных юношей, которые складывали свои ненужные ей сердца у ее ног.

– В Нью-Йорке жить никому не запрещается.

Джимми молчал. Он изо всех сил сражался с надвигавшейся печалью, стараясь легкомысленным тоном поддерживать бодрость духа, но явное ее равнодушие просто обескураживало. Один из молодых людей, которому пришлось подбирать брошенное было к ее ногам сердце и тащить его в починку, говорил близкому другу, что идиот, который ухаживает за Энн, испытывает страдания горячего шоколада, в который бултыхнули мороженое. Услышь это сравнение Джимми, он признал бы его абсолютную точность. Ветер с моря, колючий и бодрящий, стал ледяным, а звенящая его песня превратилась в тоскливые завывания.

– Когда-то я тоже была сентиментальной, хуже других, – вернулась Энн к брошенной теме. – После колледжа плакала, мечтала, вздыхала – ах, любовь! Ах, луна! Голубки, голубки… А потом случилось так, что я все разглядела. Да, было очень больно, но какой отрезвляющий эффект! С тех пор я совершенно переменилась. Виноват, конечно, мужчина. Метод он применил незатейливый, попросту обсмеял меня. Остальное довершила природа.