Джим Джармуш. Стихи и музыка - [41]

Кружится на начальных титрах земной шар, приближаясь к нам до тех пор, пока не превратится в школьный глобус. Это картина-кругосветка. Перед началом каждой новеллы – короткое вступление, ироническая антитуристическая нарезка снятых оператором-лириком Фредериком Элмсом безлюдных урбанистических пейзажей (супермаркеты, рекламные билборды, кафе, телефонные будки и т. д.). Перебивка между новеллами – пять циферблатов с разными поясами, как на стойке регистрации в гостинице. Само по себе такси – зримый образ путешествия, только сниженного, деромантизированного, повседневного. Недаром в «Лос-Анджелесе» таксистка везет свою клиентку домой, в Беверли-Хиллз, из аэропорта. Но и с самолета та сходит, поглощенная разговором по сотовому, не замечая чудесного перемещения в пространстве. В «Нью-Йорке» таксист перевозит клиента из Манхэттена в Бруклин – пересекает мост, будто границу. В остальных трех случаях везет из центра города к его окраине, возвращая (из странствия?) домой. О чем поет в открывающей и закрывающей фильм балладе любимец Джармуша – Том Уэйтс:

 И в октябре я полечу домой, гонимый ураганной силой,

 Прилягу и увижу пугала в лохмотьях на краю полей.

 Мое имущество – букет цветов над собственной могилой,

 Но лето позади, я память воскресил

 И возвращаюсь в старый добрый мир[38].

Это отделяет «Ночь на Земле» от других путешествий в предыдущих фильмах Джармуша – там герои покидали знакомый им мир, направляясь в незнакомый с теми или иными целями (приключение, побег, турпоездка), – и неожиданно сближает с мистической основой следующего, «Мертвеца». В отличие от «Мертвеца», здесь эпиграфа нет, но захоти Джармуш добавить в свой международный коктейль щепоть метафизики – вполне мог бы припомнить цитату из Горация: «Всех ожидает одна ночь» (жаль, это сказал не Вергилий, ведь в римской новелле Роберто Бениньи несколько раз упоминает Данте). Ночь в фильме действительно тесно связана с темой смерти, хоть это становится очевидным только в двух последних сюжетах. Но еще ночь – сон, возможно наяву: странный, сюрреалистический, в котором и самое привычное может показаться призрачным или невероятным.

Путешествие есть преодоление дистанции. Организация «Ночи на Земле» связана с установлением и осмыслением этой дистанции – не столько между географическими точками, сколько между людьми. В каждом из пяти случаев она очевидна, хотя не каждые таксист и клиент стремятся навстречу друг другу. Однако «объекты в зеркале ближе, чем кажутся», и, наблюдая друг за другом в зеркальце заднего вида, персонажи фильма нет-нет да и узнают в незнакомце себя. Не случайно почти у каждого из них где-то за кадром есть братья. И недаром у таких не похожих друг на друга героев второй новеллы неожиданно оказываются почти одинаковые ушанки. Пусть для одного из них, уроженца далекого Дрездена, это тяжелое наследие «совкового» гэдээровского стиля, а для второго, бруклинского модника, – актуальный аксессуар.

В «Лос-Анджелесе» Корки (Райдер), низкорослая девчонка-таксистка в джинсах не по размеру и бейсболке с развернутым назад козырьком, одновременно курящая сигарету за сигаретой и жующая жвачку, – антипод элегантной немолодой Виктории (Роулендс), с ее безупречной укладкой и дорогим черно-белым костюмом от Tiffany. Здесь и возрастная, и социальная разница. В «Нью-Йорке» клиент по имени Йо-Йо (Джанкарло Эспозито, тогда только-только набиравший известность после ролей второго плана у Абеля Феррары и Джона Лэндиса) так же мало похож на водителя Хельмута (легенда европейского кино немец Армин Мюллер-Шталь, снимавшийся у Фассбиндера и Иштвана Сабо). Их, кроме возраста и социального положения, разделяет еще и раса – один черный, другой белый – и укорененность в здешнем пространстве, поскольку Йо-Йо – местный, а Хельмут – иммигрант. В «Париже», впрочем, уже водитель (Исаак де Банколе, на тот момент известный ролями у Клэр Дени – бывшей ассистентки Джармуша) черный и при этом иммигрант из Кот д’Ивуара, а пассажирка (Беатрис Даль, секс-символ молодого французского кино после «37,2° утром» Жан-Жака Бенекса) – белая, здешняя… и слепая.

Кажется, что дальше некуда, однако Джармуш шутя повышает планку: сексуально озабоченный, не замолкающий ни на секунду таксист (Роберто Бениньи, после «Вниз по закону» и первых «Кофе и сигарет» – близкий товарищ режиссера) в «Риме» везет католического священника (Паоло Боначелли, Герцог из «Сало, или 120 дней Содома» Пьера Паоло Пазолини) – профессионально целомудренного, молчаливого, немолодого и явно нездорового. Правда, в финальной новелле «Хельсинки» единственным принципиальным отличием таксиста Мики (Матти Пеллонпяя, товарищ и альтер эго Аки Каурисмяки) от трех пассажиров остается вроде бы его печальная и стоическая трезвость – хотя дальнейшая беседа обнажает иные сущностные различия.

Разумеется, «Ночь на Земле» могла бы – и имела бы право! – оставаться альманахом, составленным из эпизодов-анекдотов, формально объединенных двумя из трех единств – времени (одна и та же ночь) и фактически места (города разные, но такси есть такси). Конечно, Джармуш ненавязчиво предлагает нечто большее. Конфликт, даже если он не сложился, и сюжет, даже если он едва намечен, каждой новеллы так или иначе отзываются во всех остальных, как слышится в них всех чуть глумливый музыкальный лейтмотив за авторством Уэйтса.