Джихад. Экспансия и закат исламизма - [166]
Сделанное нами наблюдение идет вразрез с устоявшимися схемами, которые либо усматривают в самой исламской доктрине помеху для любого утверждения демократии в тех странах, где ислам является господствующей религией, либо совершенно необоснованно наделяют ислам «демократическим содержанием». Ислам, как и любая другая религия, — это «экзистенция», которую сами мусульмане и мусульманки наполняют содержанием. Но они живут в мире, в котором стирание интеллектуальных границ, происходящее благодаря бурному развитию телекоммуникаций, разрушает крепости самобытности, которые пыталась возводить исламистская идеология. К внутренним причинам заката эры исламизма, о которых мы упоминали в предыдущих главах, следует добавить то, что этой идеологии так и не удалось превратить современных мусульман в исламистских активистов, движимых исключительно императивами своей доктрины. Высвобождение из идеологических пут открывает перед мусульманами широкий простор для определения своей судьбы и эмансипации от догм. Это будет означать возвращение к великой традиции мусульманских обществ, исторически составлявшей их силу и заключавшейся в их чрезвычайной пластичности по отношению к изменениям окружающего мира. Именно эта традиция позволила им в эпоху своего величия на пространстве от Багдада до Андалусии сплавить воедино достижения персидской и греко-средиземноморской цивилизаций. Сегодня, на закате исламистской эры мусульманские общества видят свое будущее в открытости внешнему миру и установлении демократии, альтернативы которой не существует. У всех молодых жителей Алжира, Ирана и других стран есть хотя бы один родственник за границей. Они регулярно перезваниваются, смотрят передачи по спутниковым телеканалам и видят проносящийся мимо них с огромной скоростью экспресс современности — той, в которой живут Европа и США. Режим мулл, Исламский фронт спасения, суданский Исламский фронт, не говоря уже о движении Талибан, оставляют молодежь на перроне. Выражаясь языком алжирских «хиттистов», все эти движения «вышли из употребления». Но этот марш в сторону демократии неизбежно столкнется с препятствием, причем отнюдь не религиозного характера: нужно, чтобы государства и правящие элиты в этих странах продемонстрировали ту же готовность к демократизации форм своего правления. Не следует забывать, что с конца 60-х годов расцвету исламистской утопии способствовал репрессивный и авторитарный характер почти всех государств мусульманского мира, а не только моральный крах национализма и экономические неурядицы. В первые десятилетия исламисты с тем большей легкостью отвергали «безбожную» демократию, что режимы, которые сажали в тюрьмы, пытали и казнили своих оппонентов или обрекали их на изгнание, очень часто поднимали лозунги свободы, социализма и прогресса, превратив эти понятия в маскарад. Идеалы исламизма представлялись тем более привлекательными, что его приверженцы верили, что Бог и Коран гарантируют их воплощение в реальной жизни, не позволив извращать эти идеалы и манипулировать ими деспотам — будь то полковники, короли или султаны. Моральный карт-бланш, который имело движение, желавшее покончить с политическим насилием и коррупцией, был исчерпан менее чем за 30 лет, в течение которых в студенческих городках избиваги левых, заставляли женщин носить платок, разворовывали «исламские» фонды, подвергали цензуре светские сочинения и терроризировали их авторов, убивали гражданских лиц и туристов. Активисты исламистского движения говорят в ответ о его позитивных социальных итогах, упоминая о своих достижениях в сфере благотворительности, о доступе к современной городской жизни, открывшейся для девушек из традиционной среды благодаря ношению платка, о милосердии исламской банковской системы и финансируемых ею гуманитарных организаций и т. д. Социологи и экономисты еще проверят справедливость этих аргументов с цифрами в руках. Но, независимо от результатов этой проверки, моральный и политический итог 30-летней истории воинствующего исламизма по меньшей мере мало сообразуется с первоначальными надеждами. В ближайшем будущем мяч будет находиться на поле правящих режимов, вышедших победителями из конфронтации с исламистским движением, которое сломлено военным насилием или поймано в ловушку кооптации во властные структуры. На поворотном рубеже смены веков и тысячелетий им предстоит интегрировать социальные группы, остававшиеся на обочине общества с момента завоевания независимости, и облегчить зарождение некой мусульманской демократии, сумев каким-то образом соединить культуру и религию с политическими и экономическими реалиями. Этот сценарий предполагает, что молодые элиты, приходящие к власти, от короля Марокко Мухаммада VI до иорданского монарха Абдаллаха II, от технократического и армейского окружения алжирского президента Бутефлики до такого же окружения индонезийского президента Вахида, будут готовы обратить свои взоры в будущее и «разделить пирог» сегодня, чтобы он был пышнее завтра. Если эти элиты удовлетворятся извлечением сиюминутной и эгоистичной выгоды из нынешнего поражения исламизма и не приступят к реформам, мусульманский мир скоро столкнется с новыми катаклизмами с исламистской, этнической, расовой, конфессиональной или популистской подоплекой. Неся груз этой ответственности, лидеры мусульманского мира находятся в как никогда более благоприятной для них ситуации. Им нужно действовать быстро. От их выбора будет зависеть, поднимется ли снова в той или иной форме знамя джихада, развернувшееся четверть века тому назад, или мусульманские народы сами проложат свой путь к демократии.
