Джиадэ. Роман ни о чем - [33]

Что же, он не раз радостно провожал ее до дому, взбираясь следом за ней на крутую щетинистую гору, где девочка жила в полупастушьей хижине с родными и толковым осликом Джерри и где были также другие идиллические домашние животные разных имен и рангов. Он даже сразу ошеломил не столько бойкую, отличавшуюся развитым не по летам воображением девочку, сколько самолюбивых и недоверчивых стариков предложением «руки и сердца» Но после того, как они заставили его чуть ли не битый час клясться, что он никак не шутит и что предложение его не издевательство, ему было торжественно же сообщено, что он опоздал, что девочка просватана, что всего лишь месяц назад ее обручили с местным жителем, шофером Автопромторга.

Встречи, однако, продолжались, продолжались и проводы, явно отдававшие «преследованием». С каждым разом больше нравилась Неверову чужая невеста, и нравилось с каждым разом все больше нравиться ей. Но он и не собирался похищать девочку, и поэтому не было приключением непредвиденное объяснение с честным малым, хоть и не грозным чеченцем, а выходцем из Польши, каким оказался жених, намекнувший в весьма вежливой форме, что бывают-де нередко на нашем Кавказе случаи, когда зря погибает человек от шальной пули. – Ищи потом убийцу в горах. Что делать, некультурность, дикие еще нравы! Неверова позабавило, что уж очень старался жених выведать, что и как говорила о чувствах к нему его будущая жена. Болтая с Неверовым, лукавая девочка неизменно твердила, что любить она может только своего жениха оттого, что лишь в его любви к ней она твердо уверена, и при этом улыбалась так, что у них обоих захватывало дыхание… В таком духе Неверов и представил объяснение, воздав должное жениху и кстати удовлетворив свою потребность в очень тонкой иронии.

История эта, не лишенная налета экзотичности и достаточно удовлетворившая Неверова, как-то сама собой кончилась, когда из закрывшегося дома отдыха он перебрался на Ривьеру в противоположный конец Сочи, и кроме кокетливого образа «другому отданной» с ее верным охранителем Дюком ничего не осталось. Только позднее на короткие мгновения всплыла она в сознании Неверова приключением: когда однажды, идя по пыльному сочинскому шоссе, он увидел обгонявшего его почему-то на телеге Отелло, который приветливо замахал широкополой шляпой, предлагая Неверову, как доброму знакомому, подвезти его. И еще раз, когда там же на шоссе повстречался он со стариком, отцом лукавой невесты. Его вез впряженный в телегу сообразительный Джерри, вполне узнавший Неверова. Старик трясущейся рукой обнажил голову и произнес приветствие тоном, полным почтительного достоинства.

– Простые, хорошие люди, – подумал Неверов, ласково отвечая на приветствие, и в сердце своем пожелал им всякого счастья, И еще крикнул вдогонку: «До новой встречи, мой милый умный Джерри!»

Другой случай: мимолетная связь с рыжекудрой, не очень молодой, но прекрасно сложенной актрисой, муж которой был где-то членом правления, плохо спал, плохо играл в шахматы и ревностно принимал серно-грязевые мацестинские ванны против некоторого удручающего бессилия. Не было приключением то, что она ночью, возможно, лишь из озорства, явилась без приглашения в номер Неверова, представ перед ним полуголой и принеся с собой одуряющие косметические запахи, мешавшие сопротивляться ее беспорядочным и сложным желаниям, которыми уже не владело соблазнительное тело этой женщины, очень быстро впрочем укрощенной. Заподозрив неладное, муж на следующий день к чему-то придрался и устроил ей форменную сцену.

– У древних индусов была хорошая поговорка, – не без кокетства произнесла в свою защиту неверная жена. – Юпитер, если ты сердишься и ревнуешь, значит я не так уж виновата, как тебе кажется.

– Поздравляю вас с таким Юпитером, – мрачно ответствовал не лишенный чувства юмора муж и, объявив, что он не намерен здесь оставаться и что завтра же они переезжают в Гагры, «подальше от древних индусов», вышел из комнаты, хлопнув дверью гораздо громче, чем это было целесообразно ввиду сложившейся конъюнктуры.

Но приключилось, что бедняжке все же удалось проститься наедине с Неверовым. Сквозь слезы она бросила ему упрек: «У вас ко мне не было и нет никакого чувства, но как больно и досадно, что даже тела моего вы не желали по-настоящему». На это и Неверов, будучи врагом всяческого легкомыслия, готов был подосадовать, однако ж есть, как известно, вещи непоправимые и невозвратимые.

– Мимо!

Возвращение Неверова в Москву происходило в таком же порядке. Вообще «оттуда» вполне совпадало с «туда», будучи как бы непосредственным его продолжением. Море? Приключения? Солнце? Их не было, и то, что ничего не было, особенно остро почувствовалось на станции Армавир, где зрелый осенний покой рождал горькие мысли и мимолетные терпкие желания.

Обратная дорога была железная, стучащая и пыльная, утомительная. Ближайшие соседи – средних лет крестьянин, серьезный и симпатичный, с всклокоченными на голове и бороде волосами и частыми оспинками на широком скуластом лице, и с ним славный белобрысый парнишка, мускулистый, степенный и услужливый. Они около полугода работали малярами на туапсинской стройке и возвращались на родину, в деревню вблизи Курска. Скопив изрядную сумму, примерно в тыщонку, они везли теперь ценные приобретения: огромный блестящий самовар и огромный мешок с орехами и еще всякую всячину, крайне необходимую в среднем крестьянском хозяйстве. Зима ждала их обеспеченная, сытая. И уяснилось, что туапсинский хаос вовсе не хаос и что без него невозможно. Как искупавшиеся в море волы показали Неверову море, так эти удачно использовавшие оживление южного порта крестьяне, двое загорелых курских маляров, торопившихся в деревню к семьям, к близким, показали ему строительство не в виде неорганизованно-грохочущего отвлеченного понятия, а в виде планомерно-разрешаемой конкретной задачи каждого трудового дня.