Джейн Эйр - [169]

Слушая его, я дрожала. Я ощущала, как его воля пронизывает меня до мозга костей, как его влияние сковывает меня по рукам и ногам.

– Поищи ее в ком-нибудь другом, Сент-Джон, поищи ту, что создана для тебя.

– Создана для моей цели, хочешь ты сказать, создана для моего призвания. Вновь я повторяю, что предлагаю тебе брак не с ничтожным индивидом, всего лишь человеком с мелкими суетными эгоистическими желаниями, но с миссионером.

– Я отдам миссионеру все мои силы, ему требуются только они! Но себя – нет. Это значит лишь добавить шелухи и мякины к зерну. Ему они не нужны, и я оставлю их себе.

– Этого ты не можешь, не должна! Ты полагаешь, Богу достаточно лишь половины? И он примет жертву с изъянами? Я солдат Бога и призываю тебя под его знамя. И не могу принять от Его имени неполную клятву. Ты должна предаться Ему всецело.

– О! Я отдам свое сердце Богу, – сказала я. – Ведь тебе оно не нужно.

Не поклянусь, читатель, что в тоне, каким я произнесла эту фразу, и в чувстве, ее подсказавшем, совсем не было сарказма. До этой минуты я питала к Сент-Джону немой страх, так как не понимала его. Он вызывал у меня благоговейный трепет, так как держал меня в постоянном недоумении. И поэтому я не могла решить, сколько в нем было от святого, а сколько от простого смертного. Однако в течение этой беседы мне многое открылось, его характер обнажился перед моими глазами. Я увидела его недостатки, я постигла их суть. Я поняла, что на поросшем вереском бугорке я сижу у ног человека, столь же несовершенного, как я сама, какой бы совершенной ни была его красота. Покров спал с его черствости и деспотизма. Обнаружив в нем эти качества, я почувствовала, насколько он далек от идеала, и обрела смелость. Я разговаривала с равным мне, с тем, с кем могу спорить, кому, если сочту, что так лучше, могу противостоять.

Он хранил молчание, и вскоре я осмелилась поднять глаза на его лицо. Устремленные на меня глаза выражали суровое изумление и недоуменный вопрос. «Она позволяет себе быть саркастичной? – казалось, говорили они. – Саркастичной со мной?! Что это значит?»

– Не станем забывать, что речь идет о святом деле, – сказал он затем. – Говорить и думать о нем без почтения граничит с кощунством. Уповаю, Джейн, ты искренна, когда говоришь, что отдашь свое сердце Богу. Ничего иного мне и не надо. Стоит тебе отвратить свое сердце от человеков и отдать его своему Творцу, как твоей главной радостью, сосредоточением всех твоих усилий станет утверждение Его духовного царствия на земле. И ты будешь готова тотчас исполнить все, что способствует этой цели. Ты убедишься, сколь увеличит твои и мои усилия наше физическое и духовное единение в браке, единственном союзе, который придает характер постоянства судьбам и предназначениям людей. И, презрев мелочные причуды, ничтожные помехи и тонкости чувств, все сомнения по поводу степени, рода, силы или нежности того, что является не более чем капризом личных склонностей, ты не медля поспешишь вступить в этот союз.

– Да? – спросила я коротко и посмотрела на его лицо, такое гармоничное в своей красоте, но странно грозное из-за суровой неподвижности – на лоб, властный, но свидетельствующий о замкнутости, на глаза, сверкающие, глубокие, проницательные, но никогда не смягчающиеся, на его высокую внушительную фигуру, – и попыталась вообразить себя его женой. Нет, это невозможно! В качестве его помощницы, соратницы – другое дело. Я могла бы переплыть с ним через океан, трудиться под восточным солнцем, в азиатских пустынях. Могла бы восхищаться его мужеством, истовостью его веры, его энергией, стараясь по мере сил подражать им; могла бы кротко уступать его властности, невозмутимо улыбаться его неискоренимому честолюбию, отличать в нем христианина от человека, глубоко почитать первого и искренне прощать второго. Несомненно, трудясь с ним даже в этом качестве, я часто страдала бы, мое тело испытывало бы довольно тяжкий гнет, однако мой ум и сердце были бы свободны. У меня по-прежнему оставалась бы моя непорабощенная личность, я все так же владела бы моими чувствами и могла бы искать у них утешения в минуты тоски. В моей душе было бы убежище, доступное лишь мне одной, закрытое для него, и там, в безопасности, зеленели бы ростки чувств, которые не были бы засушены его суровостью, не были бы растоптаны размеренной поступью воина, шагающего вперед под своим знаменем. Но быть его женой – всегда рядом с ним, и всегда подвластной, и всегда под надзором, вынужденной непрерывно гасить огонь моей натуры, прятать его внутри себя и не позволять вырваться даже единому крику, хотя пленное пламя пожирало бы один жизненно важный орган за другим, – вот это было бы нестерпимо.

– Сент-Джон! – воскликнула я при этой мысли.

– Да? – спросил он ледяным тоном.

– Повторяю: я охотно поеду с тобой как твоя соратница, но не как твоя жена. Я не могу выйти за тебя замуж и стать твоей половиной.

– Стать моей половиной ты должна, – ответил он неумолимо, – иначе все это пустые слова. Как могу я, мужчина, еще не достигший тридцати лет, взять с собой в Индию девятнадцатилетнюю девушку, если она не связана со мной узами брака? Как сможем мы все время быть вместе, иногда в безлюдии, иногда среди диких племен, не будучи женаты?