Джентльмен-капитан - [16]

В самом деле, вдруг вспомнилось мне, «Юпитер» вверили как раз такому капитану, ныне мёртвому! Тут Зефир оступился в скользкой грязи. Очнувшись от размышлений, я огляделся. Наступило то время перед рассветом, когда ночь кажется особенно тёмной, и я содрогнулся под взятым взаймы плащом. Что если это была не естественная смерть, а — как зловеще намекал герцог Йоркский с его разговорами о ядах — подлым убийством, возможно, от руки заговорщиков, планирующих восстание в Шотландии? Я снова огляделся и заметил слева бледный проблеск рассвета. «Кровь Христова, Мэтью, — сказал я себе, — довольно бабьих вымыслов!» Это был ревнивый муж или… — тут я почувствовал, что самообладание вернулось, когда очевидный ответ сам пришёл в голову, апоплексия или колика. Люди умирают. Многие люди умирают внезапно и неожиданно, потому что такова смерть, приходящая порой аки тать в ночи. Так было с моим дедом. И оттого, что одни люди умирают, другие получают командование военным кораблём или корону. Или графский титул…

Зефир тихо заржал, будто говоря: «Нет, мастер Мэтью, негоже тебе идти той дорогой!»

После этого я задумался о загадочном капитане Джадже, старшем надо мной офицере. Мне вспомнился разговор за обедом у Харриса с «Сокола», когда наши корабли стояли в заливе Бантри прошлым летом. Имя Джаджа вызвало тогда бурное веселье у Харриса и его лейтенанта, но теперь я едва ли помнил сам вечер, не говоря уж о беседе. Я смутно припоминаю, как свалился в шлюпку, как на рассвете она везла меня обратно на корабль и как меня не раз рвало в залив по дороге. Харрис славился хорошим столом и особенно хорошим запасом старой мадеры.

И помимо всего этого я собирался во второй раз в жизни принять командование кораблём. Я с содроганием вспомнил те мгновения на шканцах обречённого «Хэппи ресторейшн» в Чатеме прошлым летом, когда зачитывали мой приказ о вступлении в должность и я чувствовал на себе внимательный взгляд ста тридцати пар глаз, безошибочно оценивающих меня как невежественного расфуфыренного попугая, ставшего капитаном военного корабля по той лишь причине, что его брат оказался другом короля. Все, начиная с Олдреда и заканчивая десятилетним поварёнком, точно знали, что я был самым младшим офицером крошечной армии роялистов в изгнании и принимал участие в единственном сражении на берегах Дюнкерка, где эта армия была стремительно разбита смертоносной комбинацией французов и «железнобокой» конницы Кромвеля. В сражении на суше! Им также было отлично известно, что до вступления в командование кораблём я лишь один раз выходил в море, по сути, не более чем простым пассажиром. По мнению команды «Хэппи ресторейшн», я не лучше подходил на роль капитана, чем Дамарис Пэйдж, знаменитая гетера с Друри–Лейн, и, милостивый Иисусе, как же правы они были! И как жестоко бедняги поплатились за это!

В этот раз всё будет совсем по–другому, поклялся я себе, и, развлекая лишь пустую дорогу впереди, начал вслух репетировать чтение приказа, это мистическое и основополагающее таинство принятия новым капитаном командования королевским кораблем. Оконфузившись к югу от Гилфорда, когда скрытые кустами батраки на привале услышали моё выступление и высмеяли меня как полоумного, я стал осторожнее и быстро нашёл подходящий тон. На этот раз я буду уверен и внушителен. Я направлю свои слова к передней части корабля, как я по–прежнему называл бак, и буду одет скромно, но впечатляюще, а чёрный плащ, позаимствованный у графа Рейвенсдена, будет развеваться за моей спиной.

К тому времени, когда я остановился, чтобы отдохнуть и напоить коня, я был уверен в своей речи и способности выполнить возложенную королём задачу. В этот раз я буду знать, что делаю. На борту «Хэппи ресторейшн» плебейское ремесло навигации казалось мне ниже достоинства капитана корабля, к тому же сына графа, и сотня человек из–за этого погибла. В этот раз я завершу миссию, невзирая на трудности, и приведу «Юпитер» и его команду домой в целости. Такой успех принесёт мне не только почёт и прощение. Если я преуспею в мероприятии столь важном для самого короля — сохраню одно из его королевств, ни больше ни меньше, то заслужу награду. И какая награда будет более подходящей или более желанной, чем назначение в лейб–гвардию?

Когда я выезжал из захудалой таверны в Питерсфилде после лёгкой трапезы из хлеба и эля, взошло солнце, и мои возвышенные мечты воспарили до самых небес. Несомненно, спасение шотландского престола стоило больше, чем простого назначения, оно стоило посвящения в рыцари! Сколько себя помню, я по несколько раз в день представлял этот ритуал, и вот теперь почти ощутил, как королевский меч касается моего плеча, и произнёс про себя волшебные слова, воплотившие мечту всей моей жизни: «Встань, сэр Мэтью Квинтон!» Мне вспомнилось, как дядя Тристрам, усадив меня к себе на колено, старался вернуть к жизни разбитое смертью отца детское сердце историями о благородных рыцарях, о Хотспуре, Чёрном Принце и о сэре Филипе Сидни. Он рассказывал мне легенды Круглого Стола о Ланселоте, Галахаде и своем тёзке–рыцаре Тристраме. Я заучил почти всего старого Мэлори наизусть, ещё не достигнув десяти лет, и, поощряемый дядей, думал о своём павшем отце как о рыцаре прежних времён, пустившемся без страха и упрёка навстречу славе и бессмертию в битве при Нейзби. Когда суровой зимой пятьдесят третьего моя сестра–близнец умирала от горячки в Рейвенсден–Эбби, я винил в этом Кромвеля и его солдат нового образца, за пару дней до того обшаривших дом в поисках писем от брата и до смерти испугавших несчастную слабеющую Генриетту. И когда мы похоронили её рядом с отцом и дедом, мне представлялось, как я, угрюмый рыцарь в доспехах, рублю весь отряд в клочья и, промчавшись по галереям самого Уайтхолла, насаживаю лорда–протектора на копьё, как поросёнка на вертел. Вот что значит быть рыцарем!