Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер - [111]
».
Храм огнепоклонников. Иллюстрация из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
В отель англичанки вернулись под вечер, совершенно вымотанные солнцем и лошадьми. Только переменили платье, как раздался стук в дверь, и ситцевый приглаженный мужик с извиняющейся сладкой улыбкой протянул корзину, в ней был ужин от заботливой Чекмаревой («добрая душа!»). Они в два счета расправились с жирным слоеным пирогом, яйцами, отварной домашней курой, пирожными и отличным бакинским белым вином. На дне корзины Анна заметила темную хорошо запечатанную бутыль с запиской от полковницы – это бутылка белой нефти, сувенир о поездке в Балаханы. Какие все-таки русские замечательные, внимательные, душевные, думала Анна, готовясь ко сну.
Она чувствовала, что с каждым днем все больше влюблялась – и в эту многоликую страну, и в ее многоликих ласковых и диких людей. И было бы так хорошо пожить здесь подольше – в Москве или, к примеру, в Одессе. Или сперва перезимовать в Крыму, а потом – в Петербург и Москву. Нет, все же сперва в Персию – 600 верст до Тебриза, 200 до Эривани. Хамадан, Тегеран… С Исфаханом на устах Анна заснула.
И все же Листер хотелось больше пряностей, больше чувственного Востока. Баку ведь не только город вечного пламени, руин и липкой пыли. Здесь жили просвещенные по части наслаждений мусульмане. На базарах торговали пошлыми копиями чудных эротических миниатюр, арабских и персидских. Вечерами пузатые баи перегоняли по темным улицам, словно овец, стада послушных жен в черных молчаливых шелках, которые они оставляли вместе со стыдом в прихожих своих просторных, изукрашенных росписями и коврами домов. Ей говорили, что все они выучены огненным танцам страсти и кое-чему такому, что даже прожженные знатоки наслаждений не в силах описать. Это стоило увидеть. Листер обратилась к безотказной Чекмаревой – говорят, будто бы в Баку есть гаремы, куда пускают дам и где можно увидеть танцы наложниц за достойное вознаграждение. Конечно же есть, затараторила комендантша, она сама видела их не раз и непременно все устроит. Вскоре Листер и Уокер получили из дома Хаджи-бабы приглашение: он и его верные жены готовы принять их у себя.
Хаджи-баба, уважаемый бакинский купец, первый богач, жил неподалеку от Балаханов, в роскошном, безразмерном и вальяжном, как он сам, доме. Всюду позолота, ковры, изразцы, витражи – истинный рай под надежной защитой чугунной ограды и швейцарских замков. Гарем стоял чуть в стороне от дома, в саду. Сюда хозяин приводил лишь избранных – влиятельных лиц, деловых партнеров и туристов с громкими именами и тугим кошельком. Представление стоило недешево. Но Листер не торговалась – платила все равно Энн. Она так хотела увидеть танцы, так уже истосковалась по красивому, гибкому, чувственному женскому телу.
У входа в имение бабы их встретил прелестный кудрявый мальчик и плавным восточным жестом пригласил следовать за ним. Прошли через прохладный сладко пахнувший розами сад и вошли в гаремный театр Хаджи. Покои были погружены в загадочный, хорошо срежиссированный полумрак. Окна прикрывали пестрые портьеры, на стенах и полах – ковры. Мальчик предложил сесть в кресла. И тут же по звонкому хлопку слуги внесли столики, расставили угощения – орехи, янтарный изюм, рахат-лукум, халву и золотистый урюк, в котором медленно угасало вечернее солнце Баку.
Вдруг вспыхнули свечи. В дальней комнате послышался тихий шепоток, и, словно из-за туманных кулис, шурша шелками и тихо звеня серебряными подвесками, одна за другой выплыли двадцать наложниц, встали в ряд и позволили себя рассмотреть: «Из них лишь две или три симпатичные, остальные – совсем не красавицы. Одеты в широкие шелковые брюки, едва видные под длинными алыми юбками, в куртки с кружевами и в чадры. На них также были ожерелья и браслеты, на головах – специальные украшения и большие в китайском вкусе серьги. Грудь прикрыта круглыми пластинами – 3 дюйма диаметром каждая, с рубинами, изумрудами, эмалью и золотом».
Наложницы послушно стояли, звенели украшениями и хлопали бархатистыми, жирно накрашенными ресницами. Листер обратилась к мальчику – пусть они станцуют что-нибудь грузинское. Тут же раздались требовательные хлопки – один длинный и пара коротких. Девы хорошо их поняли. Расселись вдоль стен. Вперед выбежали самые молодые и проворные, лучшие этуали театра Хаджи, взялись за руки и медленно закачались, задвигались влево и вправо, поворачивая головы, поводя плечами, встряхивая пышными бедрами. Но все это было не то и не так – скучный танец механических кукол, без чувства, без тела. Анна жидко похлопала. Наложницы отошли во тьму туманных кулис.
И вдруг – словно пронзительно-высокая нота, словно огненный крик тишины, словно выстрел в продрогшем парке – из темноты вылетела алая искра, метнулась к ним под ноги – в шелковых с медными блестками шароварах, в легкой, воздушной блузе, в тяжелых серьгах и тусклом монисто – девушка, почти еще девочка, маленькая, верткая, острая. Упала ниц, легонько затрясла хрупкими, овеянными газаром плечами и стала медленно подниматься, вибрируя животом, плавно перебирая руками, и от каждого движения вспыхивали на ее пальцах серебряные перстни. Она отбежала, обвела темноту глазами, приглашая покорных наложниц в свой танец, и те окружили алую искру полукольцом, захлопали в такт, заданный ее вертким, гуттаперчевым, полуобнаженным телом.
