Джемс Кук - [58]

В одно из своих посещений Измайлов принес Куку две рукописные карты. На одной была начерчена Камчатка, и берег от Охотска до Японии. Карта была исправлена Измайловым, и Кук понял, что русский пользовался при измерениях теодолитом. Камчатка была известна ему очень подробно, и там было много русских промышленников, торгующих мехами. Вторая карта была для Кука интереснее. На ней изображались острова, лежащие между Азией и Америкой, и западная оконечность американского материка. Кук нашел на ней много ошибок и неточностей, но, сравнивая ее с картой, приложенной к книге Мюллера, не мог решить, которая из них вернее. Измайлов доказывал правильность своих измерений, исправлявших обе карты, Кук делал свои предположения и должен был сознаться, что его вычисления, может быть, не были еще вполне точны. Местоположение одной Уналашки не вызывало никаких сомнений, ее координаты были вычислены Куком совершенно правильно.

«Вот все, что я мог узнать у русских о географии этой части земного шара, и я смею думать, что они больше ничего не знали, ибо они несколько раз уверяли меня, что не знают других островов кроме тех, что указаны на их карте и что ни одно судно их нации не видело части американского материка, расположенной далее к северу, исключая находящейся против края Чутского».

Кук дружески распростился с Измайловым, поручив ему письмо к лордам Адмиралтейства, к которому приложил карту берегов Америки и открытых островов. Измайлов обещал отправить его весной в Охотск с тем, что через год оно будет в Петербурге. В свою очередь, он снабдил Кука письмами к майору Бэму, губернатору Камчатки и к начальнику порта Петропавловска. Кук подарил Измайлову октант, объяснив его применение[40].

Другим русским, с которым познакомился Кук, был Яков Иванович Сапожников, командир небольшого судна, стоявшего в бухте острова Уманока. «Он был очень скромен и не захотел попробовать наших крепких напитков, которые большинство его соотечественников, встреченных нами здесь, любили страстно». Сапожников оказался тем самым человеком, который должен был передать Бэму письмо Кука.

Англичане в свою очередь посещали дама русских. Кук счел нужным подробнее описать еду и одежду невиданных людей. «Русские умеют придать приятный вкус самым обыкновенным вещам. Я ел китовое мясо, приготовленное ими, и нашел его очень вкусным. Они делают род пудинга из семговой икры, протертой и жареной, который заменяет им хлеб, и не так плох… На них брюки, меховая шапка, высокие сапоги с подошвой и верхом из русской кожи, а голенища из очень плотной кишки. Оба начальника Исмилов и Иванович носили миткалевые кафтаны и имели, как и другие, шелковые рубахи… Эти торговцы мехами сменяются время от времени другими. Те, которых мы видели, приехали из Охотска в 1776 и должны были вернуться туда в 1781…»

Кук явно симпатизировал русским промышленникам и оправдывал распоряжения «Петербургского кабинета», диктовавшего суровые меры по отношению к туземцам. Разнузданность купцов, толковавших царские указы на свой лад, жестоко обрушивалась на порабощенных. Сидящие за тридевять земель от столицы, окраинные правители покрывали грешки промышленников, плативших крупную дань за их благосклонность. Кук оправдывал и купцов, видя в их поступках единственный способ исправления дурных наклонностей туземцев. Трудно было узнать прежнего либерала, мечтавшего о свободе и братстве, филантропа, проповедывавшего ласковое и бережное отношение к «диким». Видимо, неудачи его собственных опытов принесли разочарование, и с годами эти взгляды уступили место если не обычному, грубому произволу других «открывателей», то, во всяком случае, более обыкновенному и легкому способу воздействия, принятому европейцами, позволявшему применять силу, действовать на слабую сторону полуживотного инстинкта первобытного человека.

Уже с начала этого последнего путешествия Кук заметно меняет тактику своих отношений с туземцами, он все реже и реже сдерживает себя, и многие из его поступков не могут уже быть приписаны исключительно вспыльчивости: они совершаются обдуманно, без прежней горячности и носят характер системы. Ни ум, ни доброта не помогли ему перешагнуть через ворох влияний, взглядов, традиций его среды. Во всех отношениях стоя Липе очень многих своих современников, он не мог прорваться на иную дорогу и окончательно освободиться от связывающих пут. Поэтому, быть может, эта невольная ошибка, нежелание сдержать себя, найти иные, благополучные пути к разрешению возникающего конфликтна и была причиной трагической развязки его счастливой жизни.

От Уналашки решено было итти прямо к Сэндвичевым островам, где пробыть несколько зимних месяцев, запастись всем необходимым итти обратно к Камчатке, с расчетом прибыть туда в середине мая.

Первый день нового 1779 года начался в густом тумане и дожде у одного из Сэндвичевых островов. Истрепанные бурей корабли, теряя друг друга, в тумане лавировали в течение двух месяцев у берегов, ища удобной бухты, осторожно держась подальше от рифов, кипевших сильным прибоем.

Наконец, 16 января 1779 года на рассвете показалась бухта, по виду удобная для остановки. Кук послал на разведку лейтенанта. В это время корабли были окружены массой пирог, полных народом, свиньями, фруктами. Эта тысячная флотилия крутилась и галдела целый день. Никто из туземцев не был вооружен, и их мирное настроение было?для Кука ясно. Как всегда, в такой толпе оказался вор; украв руль от одной из лодок «Решимости», он пустился наутек, и Кук решил воспользоваться этим случаем и показать туземцам действие огнестрельного оружия. Он приказал дать поверх удиравшей пироги три выстрела из ружья и три из мортиры. От этого никто не пострадал, но ошеломленные островитяне ринулись к берегу, и их добродушное миролюбие уступило место тревожной настороженности. Они не поняли значения выстрелов, не увидав ни раненых ни убитых, скоро успокоились и на следующий день, когда корабли вошли в бухту, громадной и мирной любопытной толпой встречали чужеземцев.