Джек в Австралии. Рассказы - [63]

— С него довольно жизни, вот и все.

Мери, бледная от страха, побежала к Тому:

— Том, он опять умирает. Ленни говорит, что это потому, что он не хочет жить.

Том молча бросил работу и вошел в дом. Ясно, он снова умирает.

— Джек, — каким-то странным голосом произнес Том, нагнувшись над ним, — товарищ, товарищ! — Как будто звал его обратно в лес.

Бессмысленные, лихорадочные, налитые кровью глаза Джека раскрылись.

— Неужели ты хочешь бросить меня? — с грустным упреком произнес Том. — Хочешь бросить меня, товарищ?

Джек поглядел на Тома и слабо улыбнулся. Том в своей отваге доходил до фатализма. Но это была та отвага, которая знала: важно лишь одно — идти вперед, навстречу смерти. Он как мужчина пойдет ей навстречу, а не станет сидеть и ждать. Джек слабо улыбнулся и бодрость вернулась к нему. Он ожил. На следующее утро он обратился к Мери со словами:

— Я все еще хочу Монику.

Мери опустила голову и ничего не ответила. Она увидела в этом заявлении надежду, что Джек останется жив. А в его голосе она узнала знакомую нотку непреодолимого упорства.

— Я и за тобой приду, когда подойдет время, — сказал он, взглянув на нее страшными, исстрадавшимися глазами.

Девушка ничего не ответила, но рука ее дрожала, когда она подавала ему лекарство. Было что-то пророческое и жуткое в его исхудалом, осунувшемся лице и налитых кровью глазах.

— Тише, — прошептала она, — тише, не разговаривай!

— Я никогда не откажусь от тебя, — сказал он, — но сперва мне нужна Моника. — Странно! Произнося все это, он казался победителем.

ГЛАВА XXIII Золото

Юноша Джек не встал больше с одра болезни. Встал мужчина, с которого слетело все ребяческое и мальчишеское, сменившееся непоколебимой отвагой.

Он был бледен, худ и выражение ангельской чистоты навсегда исчезло с его лица. Щеки слегка ввалились, но вместе со здоровьем и силой вернулась и красота. Но, конечно, это не была уже та красота, при виде которой женщины, подобные тете Матильде, восклицали: «Ах, какой милый мальчик!» Больше всего изменились его глаза. Темно-синие, преисполненные чувства и теплоты глаза мальчика были теперь полны непроницаемости. В них чувствовался знак смерти, который придавал им особую силу. Когда он начал ходить, то и в походке своей заметил перемену. Он иначе ставил ногу, иначе держался. Исчезла прежняя легкая, застенчивая походка. Он сам замечал суровую костлявость и прямоту своей осанки; но к этой костлявости он привык за время болезни и примирился с нею.

На следствии Джек совершенно справедливо заявил, что застрелил Казу в целях самозащиты. Когда он ехал, у него не было ни малейшего желания убить кого бы то ни было. Проезжая, он остановился у фермы «рыжих», чтобы поздороваться. Он выстрелил в Казу потому, что знал, что если он этого не сделает, то топор опустится на его голову. Герберт дал такие же показания. Таким образом, Джек остался на свободе. Имя Моники было упомянуто только раз, когда Джек сказал, что собирался ехать на юг, чтобы повидать ее, так как всегда ее очень любил. Никто не намекнул на то, что отцом ребенка был Казу, хотя и миссис Эллис и мистер Джордж знали это.

Позднее Джек спрашивал себя, что, собственно, заставило его в то утро заехать к «рыжим»? Хотел видеть Казу, вот почему. Но кто может сказать, ради какой неведомой причины? Смерть объяснили старой враждой, существовавшей между Джеком и Казу. Только старый Джордж подозревал правду, но он, с хитростью и бесстрашием австралийца, заставил идти правосудие по тому пути, который казался ему справедливым.

Тем временем он вел с Моникой и Перси переписку. Они были в Альбани и как раз намеревались отплыть в Мельбурн, где собирались жить по-семейному. Моника снова ожидала ребенка. Узнав об этом, мистер Джордж решил их предоставить собственной судьбе, но на всякий случай переговорил с Мери, которая заявила, что Джек хочет Монику во что бы то ни стало.

— Если он вобьет себе что-нибудь в голову, то не отступится, — сказала Мери. — Таков уж он.

— Упрямый молодой осел, которого мало секли, — сказал старик. — Дьявольская кровь дьявола — отца его матери! Но мне-то все равно, пусть получает ее, да еще двух детей впридачу и пусть становится посмешищем всей колонии.

Поэтому он написал Монике: «Если ты желаешь видеть Джека, то оставайся в этой колонии. Он упорно стоит на том, что хочет тебя видеть, потому что, в отличие от остальных австралийцев, он скорее дурак, чем подлец». Она — не менее упрямая, чем он осталась в Альбани, несмотря на огорчение и недовольство Перси, уехавшего в одиночестве в Мельбурн. Он предоставил ей возможность, если она пожелает, ехать вслед за ним. Он только дождался рождения ребенка и затем немедленно уехал, не желая встречаться с Джеком.

Джек отправился морским путем. Для сухопутного он был еще слишком слаб.

Моника, более стройная, чем когда-либо, с грудным ребенком на руках, и с личиком, превратившимся в замороженный цветок, вышла на пристань встретить его.

Он сейчас же узнал ее, и сердце страстно забилось. Он шел ей навстречу, и взгляды их встретились. Она смотрела на него по-прежнему желтыми глазами пантеры, таящими в себе какой-то вечный, ожидающий ответа вопрос.