Джек-Соломинка - [55]

Мать Геновева дугами подняла брови.

— Вы говорите о Джоанне Друриком? — спросила она спокойно. — Считаете ли вы пристойным для девушки сидеть за одним столом с перепившимися мужчинами? А кроме того, сейчас уже полночь, и Джоанна давно спит.

— Вы все уже спали, — продолжал рыцарь упрямо, — и, однако, вы нашли время одеться среди ночи и даже украсить свои пальцы перстнями! Никто из моих людей не пьян, и все ведут себя пристойно. Или племянница моего друга так оборванна и грязна, что ее три дня нужно отмывать в бане, перед тем как показать гостям?

Мать Геновева хлопнула в ладоши.

— Разбудите леди Джоанну, — сказала она прибежавшей послушнице, — и попросите ее немедленно пожаловать к столу.

Это был третий необычный день Джоанны. Поднятая среди ночи, она накинула платье и, доплетая на ходу косу, щурясь на свет, вошла в трапезную.

Рыцарь Бёрли во все глаза смотрел на девушку. Скромно, не поднимая ресниц, она обошла большой стол и остановилась перед настоятельницей. Мать Геновева поцеловала ее в лоб и, обняв за плечи, повернула к рыцарю.

— Благородный сэр Саймон Бёрли приехал проведать, как живется тебе в монастыре, Джоанна. Поздоровайся с ним и расскажи обо всем, что может его интересовать.

Когда девушка протянула ему руку, сэр Саймон Бёрли с удовлетворением отметил, что рука была, может быть, несколько смуглее, чем полагается леди, но чистая и с коротко обрезанными ногтями.

— Здравствуйте, добрый сэр Саймон, — сказала она, не поднимая глаз, и села рядом, потому что рыцарь пододвинул ей скамью.

Немедленно он приступил к допросу:

— Хорошо ли вам живется здесь, Джоанна?

— Да, — ответила девушка.

— Разве вам никогда не приходит желание снова вернуться в старый Друриком? — спросил он участливо.

— Нет.

— Разве вы уже не любите больше собак и лошадей?

— Мы ездили за это время два раза на охоту, — вмешалась мать Геновева. — Собак здесь целая свора, но Джоанна уже вышла из того возраста, когда забавляются щенками.

— Раньше вы оказывали мне больше доверия, — попенял рыцарь добродушно. — Помните, я принес вам живую куропатку?

— Нет, фазанью курочку, — сказала вдруг Джоанна тоненьким голосом.

Она протянула руку и снова спрятала ее за спину. Ей захотелось положить голову на грудь рыцаря и хорошенько выплакаться. Но она только на секунду закрыла глаза. Так как молчание длилось слишком долго, аббатиса снова вмешалась в разговор:

— Не вы ли, благородный рыцарь, потешались когда-то над платьями Джоанны, из которых она выросла много лет назад?

Джоанна с мольбой подняла на нее глаза.

— И как вы ее называли, я не припомню… Да, вонючим хорьком. Ты не должна так краснеть, Джоанна, потому что с тех пор, как ты у нас, никто не скажет о тебе ничего дурного. Разве вы не помните, как жилось бедняжке в Друрикоме? Я не говорю уже о том, что она воспитывалась с конюхами и егерями и присутствовала на всех попойках старого пьяницы. А спала она в холле на голых досках, чуть прикрытая какими-то лохмотьями. Сейчас у нее два сундука нарядов. Спит она в сорочке, как принцесса крови. И у нее еще есть вторая для перемены.

Джоанна сидела с опущенными глазами.

Саймон Бёрли налил ей стакан вина, но она, остановив его на полдороге, долила вино водой.

«На похоронах сэра Тристана она кричала и плакала, когда у нее отняли четвертый стакан, — подумал рыцарь. — Да, верно, она воспитывалась совсем не так, как полагалось бы девице хорошего дома». Но это не должно его останавливать.

— Я приехал для того, чтобы предложить вам снова вернуться в Друриком, — сказал он решительно. — Сэра Гью ночью отвезли домой. Его хватил удар. Он лежит в пустом холле, одинокий и беспомощный. Лицо его наполовину синее и наполовину красное, и он не может пошевелить ни одним пальцем. Жизнь его исчисляется уже не днями, а часами… Неужели вам не жалко его, Джоанна?

— Нет, — ответила девушка.

— Почему ты так говоришь, Джоанна? — укоризненно заметила настоятельница. — Разве тебя здесь не учили забывать обиды?.. Вы не должны удивляться, сэр Саймон, — добавила она тихо. — В Друрикоме бедную сироту обижали все, кому не лень.

Саймон Бёрли сидел, барабаня по столу пальцами. Его паж переговаривался с господином рыцарем де Жуайезом, а сокольничий Генри Бэкстон откровенно ухмылялся прямо ему в лицо.

Жилы на лбу Саймона Бёрли вздулись и посинели.

— Может быть, рыцарь имеет желание осмотреть келью, где спит девица? спросила настоятельница.

Чтобы не видеть лиц слуг и не слышать их перешептывания, рыцарь Бёрли поднялся с места. Аббатиса шла несколько впереди него, держа в руке свечу, а Джоанна — за ним, отступив на два шага.

— Забота о вас привела меня сюда! — сказал рыцарь с плохо скрываемым раздражением.

Он бродил по келье — два шага туда и два обратно. Спальня Джоанны была отлично выбелена, а чистый пол ее был устлан душистым аирником. Встревоженные светом щеглы и зяблики завозились в клетках.

Маленькая желтая птичка била крылышками, запутавшись в травинках сделанного для нее гнезда. Рыцарь, просунув руку в дверцу, помог ей освободиться.

— Могу я побыть с девицей наедине? — резко спросил он.

— Джоанна, останься здесь. Сэр Саймон Бёрли желает поговорить с тобой, — сказала настоятельница и плотно закрыла дверь, выходя.