Джек Ричер, или Заставь меня - [85]

– Зачем?

– Я хочу нанести ему визит.

– Зачем?

– Ради Эмили. И сестры Маккенна. И охранника в будке. И еще у меня болит спина и началась мигрень. Нельзя допустить, чтобы некоторые вещи продолжались.

Чан кивнула.

– А некоторые вещи приносят дополнительные выгоды, – сказала она.

– Вот именно.

– Материнский Приют останется без прикрытия. Мы устраним его систему защиты. Отсечем голову. До того, как туда вернемся.

– Твои коллеги обладают такого рода информацией?

– Если б ко мне обратились по такому же поводу в Сиэтле, я сумела бы ответить на многие вопросы.

Мишель достала телефон и позвонила Уэствуду относительно отеля, потом нашла местный номер своих коллег. Запасная спальня, наверное, где-то рядом. В Месе, Глендейле или Сан-Сити. Обставленная стандартными полками и шкафами, с письменным столом и комодом. А еще компьютером, телефоном, факсом и принтером. Вложения в новую карьеру. У нас повсюду есть офисы.

Ричер встал и направился в туалет, где внимательно осмотрел себя в зеркале, чтобы проверить, нет ли на нем крови, своей или чужой, или других следов схватки. Всегда необходима разумная предосторожность. Однажды он арестовал типа, в волосах которого остался зуб его жертвы, прямо по центру, похожий на светло-желтую бусину из магазина на пляже. Потом он очень тщательно, не жалея мыла, вымыл руки, запястья и предплечья. Чтобы избавиться от следов пороха, оставшихся после выстрелов. Еще одна разумная предосторожность. Зачем облегчать работу полиции?

– Он украинец, и зовут его Мерченко, – сказала Чан, когда он вернулся к столу.

– Толстый? – спросил Ричер.

– Говорят, огромный.

– Мы знаем, где он ведет свой бизнес?

– Он владелец частного клуба, расположенного к югу от аэропорта.

– Охрана?

– Мы не знаем.

– Мы можем просто пойти в клуб?

– Нет, нужно быть его членом.

– А если попробовать наняться на работу? Я бы мог быть вышибалой.

– А я кем?

– Тут все зависит от того, какой это клуб.

– Полагаю, мы можем без труда догадаться.

– С эстетической точки зрения меня все вполне устраивает, – сказал Ричер. – Нам нужно взглянуть на это место. Прямо сейчас. Лучше осмотреть его при дневном свете.

* * *

К югу от аэропорта находились не только бесплодные земли, и они выглядели лучше, чем то, мимо чего они проезжали прежде. Клуб Мерченко представлял собой металлическое здание размером со стадион «Янкиз». Только с квадратным основанием. Он заполнял весь квартал, от одного тротуара до другого. Форму выкрашенных в розовый цвет стен смягчали сотни воздушных шаров из фольги, также розовых, в виде сердец и губ. Все они каким-то образом крепились к обшивке. С шарами переплетались мили неоновых труб, казавшихся на солнце серыми, но ночью они наверняка становились розовыми. Розовой была дверь, розовым – пластиковый навес над ней, да и сам клуб назывался «Розовый».

– Нам стоит рискнуть и объехать вокруг квартала? – спросила Чан.

– Еще рано, – ответил Ричер. – Думаю, нам ничего не грозит.

Она свернула налево от клуба и проехала вдоль правой стороны. Такой же огромный размер, тот же розовый цвет. Те же губы и сердечки. «Что-то в этом есть от дружелюбия пьяного», – подумал Ричер.

Потом они увидели, что здание занимает не весь квартал. Задняя часть квартала представляла собой двор для доставки. Вполне разумно. Клуб такого размера нуждается в больших количествах предметов потребления. Как океанский лайнер. И производит огромное количество мусора и отходов, требующих переработки. Значит, сюда должны регулярно подъезжать машины.

Двор был огорожен мощной проволочной сеткой с розовыми экранами, не позволявшими разглядеть, что происходит внутри. Поверх ограды шла армированная колючая лента, перелезть через которую было невозможно. Однако две десятифутовые секции ограды открывались внутрь, чтобы пропускать машины с продуктами, выпивкой и мусором.

Одна из створок была открыта.

– Остановись, – сказал Ричер.

Чан притормозила и аккуратно подала машину назад для лучшего обзора.

– Глазам своим не верю, – сказала она.

За воротами они увидели ряд контейнеров для мусора, далее – свободный пятачок возле кухонной двери с фальшивой зеленой травой, уложенной поверх бетона, символическую ограду из штакетника и белую металлическую садовую скамейку с большим парусиновым зонтиком от солнца. Для поваров и официантов, чтобы те могли спокойно покурить.

На скамейке сидел толстяк.

Он курил толстую сигару и говорил с латиноамериканцем в майке без рукавов и бандане, который стоял рядом чуть ли не по стойке «смирно». Взгляд латиноамериканца был устремлен в какую-то точку, находившуюся за головой толстяка.

Впрочем, слово «толстяк» было явно недостаточным. Мужчина, на которого они смотрели, не был пухлым, или ширококостным, или имел лишний вес, или страдал от ожирения. Он являлся горой. Причем огромной. Более шести футов только поперек. Скамейка под ним казалась крошечной. Он был одет в серый восточный халат, доходивший до щиколоток; из-за громадного живота ему пришлось раздвинуть колени, и он откинулся назад, уместив на скамейке лишь часть необъятного зада – сидеть прямо он не мог.

Его тело не имело традиционных контуров. Это был единый треугольник плоти, с грудями размером с баскетбольный мяч, а еще глыбами и выпуклостями не меньше подушки для двуспальной кровати. Руки покоились на спинке скамейки, с локтей свисали огромные складки жира.