Джек-потрошитель с Крещатика - [30]
— Зрячестью, — вполголоса поправила Маша.
Несчастный художник сел на скамью у стены, сгорбился, свел плечи.
— В последний миг, когда я уходил, — сказал он, — эта женщина с черными волосами подняла лицо… О, оно было изумительно, идеально прекрасно! От такой красоты останавливается сердце. Я махнул ей рукой, словно благословив их союз. Я сам отдал Асеньку смерти! — прохрипел он, и слезы выступили в его светлых глазах. — Если бы на моем месте был другой человек… любой другой… она была бы жива! Доктор сказал: достаточно было позвать его… Если бы я был нормальным! Нормальным!
— Вы просто никогда раньше не видели Смерть. В следующий раз… — Маша и сама понимала, что сказала не то.
— В следующий раз?! — крикнул он. — Как я могу простить это себе? Вырвать душу, вырвать глаза? — Его взгляд стал горячечным, голос то поднимался до крика, то срывался до едва слышного шепота: — Теперь я знаю, знаю, почему мертвые лежат, а не стоят. Смерть — просто жадная похотливая шлюха. Я расскажу это всем… я напишу ее истинный портрет! Для нормальных людей существует эта спасительная иллюзия реального мира, не позволяющая им сойти с ума. А я… Я вижу все эти существа, копошащиеся вокруг… И его, и его… И тебя, убийца, убийца!.. — закричал он, глядя на закрытую дверь. — Я не знаю, о чем ты… — отшатнулся он. — Я не хочу тебя слышать! Я не понимаю твои слова… я не знаю, что значит «посмотри в Интернете»!..
— В Интернете? — Маша моргнула, туповато посмотрела в угол у окна, где еще недавно стоял Мир Красавицкий, и испытала озарение.
«В Интернете» — объясняло сразу и все!
Ведь Мирослав тоже пришел сюда из Настоящего. Без магического ключа, без заклятия, без ритуала…
Для мертвых не существует законов реального мира, для них не существует времени, не существует границ между Настоящим и Прошлым!
Вот почему в Киеве постоянно находят все новые и новые работы Котарбинского. И будут находить их без конца. Потому что он без конца рисует все новых и новых усопших. И все они приходят сюда без труда. Даже те, кто умер недавно. Мертвые знают, они чувствуют, что удивительный художник-мистик Вильгельм Котарбинский видит их. И все они хотят, чтобы он написал скорбные истории их жизни и смерти…
Точно так же к Котарбинскому пришла и она, Ирина Ипатина!
Не некромант, не переселившийся Дух Бездны, а обычная девушка.
Мертвая девушка!
Значит, она умерла…
И стала привидением. Или все же некромантом, способным повелевать своей душой даже после смерти?
— Убийца отца, она здесь. Скажите мне, она сейчас здесь, в вашей мастерской? — требовательно спросила Маша художника. — Вы можете задать ей вопрос, спросите ее…
Но Котарбинский не слышал — не слушал ее, он опустился на стул, опустил пшеничную голову, слыша только свое безутешное горе.
— Она умерла… Ася умерла… — всхлипнул он. — Уходите… прошу… я больше не желаю вас видеть… Вас всех… — он в отчаянии закрыл лицо руками и склонил голову на захламленный эскизами стол — как на плаху.
Желая утешить его, Маша шагнула к художнику и остановилась, заметив очередной неоконченный рисунок…
Закрыв лицо руками, безутешный мужчина сидел на ступени — его властно обволакивал белый туман, напоминавший по форме юную девушку.
На картине не было видно лица — лишь бледную руку, которую безликая туманная дева тянула к сгорбленному горем страдальцу.
Большой, накрытый вышитой скатертью стол в центре круглой комнаты Башни Киевиц, уже был уставлен кубками из червленого серебра и посудой со всевозможною снедью.
Кровяные колбасы — любила Киевица Ирина.
Борщ с балабушками — любила Киевица Ждана.
Утка с яблоками — любимое блюдо Персефоны.
Киевица Михайлина любила заедать сырами магическую настойку на белом вине, Киевица Забава — шампанское с устрицами, демократичная Киевица Ольга предпочитала вареники, а Киевица Роксолана — русальскую яичницу из трех десятков яиц, замешанных на пяти заклинаниях. Кто из них любил жареную картошку, кабачки, голубцы, заливное, икру, салаты и прочее — Даша Чуб уже не запомнила.
Но на все это изобилие не рекомендовалось даже смотреть, еще лучше — даже не нюхать, чтоб не сойти с ума от вожделения.
От горячей еды шел такой изумительный пар, что Землепотрясная то и дело глотала слюни и демонстративно зажимала пальцами пухлый и возмущенно сморщенный нос.
— И все это мы не должны есть, пока оно не остынет и не станет совсем холодным? Вася — садистка! — громко проскандировала она в сторону кухни. — Вася — тиран и деспот!
— Просто, пока идет пар, им питаются душечки. Мертвые могут угоститься лишь паром от еды, — объяснила Акнир. — Потому, пока она горячая, едят как бы они…
— А нас в это время можно морить голодом, да?
— Это Деды́…
— А по-моему, это дедовщина!!!
Чуб с болью посмотрела на жареную картошку и кабачки:
— ОК, не знаю как, но давай попытаемся еще поработать…
От ритуального огня в камине стало так жарко, что Даша и Акнир перемещались по ковру босиком.
На полу, на ковре и диване неровными стопками лежали распечатанные из Интернета картины Вильгельма Котарбинского. Некоторые из них были разложены на ковре в виде длинных «змей».
— Вот этот мне больше всех нравится, — показала Даша на самую длинную «змеюку». — Готический комикс «Русалка». Точнее, он называл ее «Гоплана» — это типа русалка по-польски. Смотри, — рука Чуб легла на первую картинку, — вот на первой картине девушка тонет в море и всплывает утопленницей. На второй — она превращается в русалку, на третьей — резвится с другими русалками в море, на четвертой — влюбляется в живого парня и ластится к нему волной, а вот — волна уже захватила его, убила, и теперь она ласкает утопленника… Гоплана получила любимого. Котарбинский написал целую сказку! — А ты на что смотришь? — спросила Чуб.
