Джек-потрошитель с Крещатика - [133]
— Меня пытался убить в Одессе сам Потрошитель? Аж лестно… И вы были в курсе?
— Я была в курсе, что вас невозможно убить, Ясная Киевица Дарья Владимировна, — гадуница и впрямь знала все.
— Тогда зачем вы послали душку Джека за нами? И его, и Марию?
— Я не знаю, кто такая Мария, клянусь Уроборосом. Что касается Потрошителя, я не посылала его… вы сами постоянно твердили и твердили на Деды́ его имя. Вы звали его… И я не могла удержать его душу.
— Тень без тела?
Мистрисс кивнула.
— А почему тень казалась раздвоенной?
— Видно, за вами шли сразу двое… Мне неизвестна сущность второго, опасайтесь его. Обычные душки не отбрасывают тени, но когда в душе остается много энергии, она становится почти материальной, и луна видит это. Среди моих Ангелов бездны много заблудших душ. Все они служат мне — и души инквизиторов, и души палачей, и души убийц… но бывают и непослушные. После смерти первой публичной девки я поняла, что не в силах управлять Потрошителем. Едва я приехала в ваш Город, он принялся за старое. На следующий день я с трудом смогла его укротить. Да, — посмотрела она на Акнир. — Он становился Демоном. В нем было слишком много энергии страха, жажды мести.
И Даша подумала, что даже в легенде о Демоне Уго была своя правда: тень Демона действительно видна в лунном свете!
— Jack the Ripper — тот черный дым, который вы пытались вобрать в себя, когда мы пришли? — вспомнила Даша.
— Он становился неуправляем. Я не могла уследить за ним. И не могла ничего поделать. Ведь отпустив его, я бы позволила ему убивать каждый день.
— К черту вашу коллекцию, отправляйте его в ад — ему там самое место.
— Как занимательно, — прищурилась Мистрисс, — ты уже не боишься ада? Не боишься, что в аду снова встретишься с ним?
— Неужели вы позволите ему убивать дальше? — вскричала Акнир. — Он уже убил дочь Ирки Косой, убил мою мать!
— Ваша мать мертва? — привстала на своей оттоманке магиня.
— Она скоро будет убита.
— Тогда Потрошитель тут ни при чем… я не смогла его усмирить. Но моя дочка смогла, у нее особенный дар — она превращает души людей в камни. В ночь на 1 ноября она прибыла ко мне на помощь. — Мистрисс Фей Эббот встала, прошла сквозь туман и, приблизившись, показала им небольшой кусочек черной смолы.
У нее на ладони лежал легендарный Джек-потрошитель.
Глава двенадцатая,
в которой Маша проваливается
27 октября по новому стилю, первый праздник Параскевы Пятницы — светлой Макошь
Круглая комната Башни Киевиц опустела. Маша погасила электрический свет. Обряд Тьмы не был закончен — его следовало завершить.
Она легла на ковер, прикрыла глаза и приняла тишину. Осень положила прохладные пальцы на ее веки, как сквозь шторы, сквозь них еще пробивался розовый свет — огонь в камине угасал долго, то умирая, прячась в темных обугленных поленьях, то возрождаясь острыми огненными перьями Феникса.
«Прощай, светлая Мать Макошь… пришла пора встречать Темную Мать…»
Огонь захлебнулся во тьме, и она ощутила пропасть Провала. Она уходила сквозь пол, сквозь деревянные перекрытия, сквозь четыре этажа дома на Яр Валу, сквозь его древний фундамент… И там, под ним, стала самой Тьмой — тьмой земли, из которой произрастает зеленый весенний росток, в которую уходит, разлагаясь, осенний лист.
Она уходила во тьму земли глубже и глубже, и каждая плодородная горсть Великой Матери несла ей силу, и корни деревьев и трав сплетались в ее животе, как жилы, кишки, подземные реки града текли сквозь нее, словно кровеносные вены, и, перевернувшись сейчас на бок, она могла бы сбросить с лица Города улицы, церкви, дома.
Она уже была Землей раньше, она знала ее силу, входила в нее и воскресала тысячу раз. Из ее корней прорастали высокие побеги, травы, деревья, они ветвились, сплетались в арки и стены, в золотые орнаменты — прямо из Машиного тела, из ее живота вырастал в причудливых модерновых узорах высокий Владимирский собор…
Младшая Киевица открыла глаза — на нее смотрел Бог с огромной, как у льва, белой гривой волос, серафимы с красными крыльями выглядывали из-за его спины, льнули к нему, словно пугливые темноглазые дети. Святые и великомученики центрального нефа косились со всех стен — живые и дышащие, они хмурили седые и соболиные брови, поджимали губы, глядя на Киевицу, — кто с укором, а кто с пониманием.
«…твое Провалля…»
Есть Провалы на улицах древнего града, принявшего в землю свою тысячи тысяч смертей. Есть Провалля — в собственную душу, в свои скрытые, и странные, и страшные тайны.
Это был не собор прошлого и не собор настоящего — это было совершенно особое место «…твое Провалля!»
Ее личный Владимирский!
Она вспомнила, что по первоначальному плану Владимирский собор собирались построить на Ярославовом валу, 1, — на том самом месте, где стоит сейчас их дом-замок и дозорная Башня Киевиц. Изначально собор должен был стать местом Хранителей Киева. И не случайно она так любила его, наверное, здесь, во Владимирском, всегда жила часть ее души… и не только ее.
Место не было безлюдным и тихим, напротив, она сразу услышала голос:
На мраморных перилах хоров в просторных ангельски-белых одеждах, с беленым лицом стоял невысокий Пьеро в маленькой черной шапочке и распевал печально-сладкую песню:
