Джек Мэггс - [79]

— Я дядюшка Дикс, и я пришел забрать вас на небольшую прогулку.

Нам хватало каких-нибудь трех минут, чтобы одеться и, громко стуча башмаками, скатиться вниз с лестницы, оставив миску с мыльной водой на столе для нашей Ма, — она никогда не задерживала нас, когда мы спешили на свою работу.

Каждому в Лондоне известно, что у братства извозчиков есть немалые связи с миром преступности, но наши дядя Дикс и Красавчик Микс были исключением, хотя бы на какое-то время. Сам Сайлас нанял их, и какими бы хулиганами или жуликами они ни считались в понедельник поутру, в такие тихие летние вечера самым криминальным их поступком было доставить нас в гостиницу.

Они были, как нам сказал Сайлас, основным звеном золотой цепи.

Как всегда, Том взламывал дверь дома и, как всегда, не входил в него. Как всегда, моя прелестная подружка и я выбирали самое достойное из серебра, которое находили и упаковывали в прочные мешки, а затем выносили их, но не дальше кухонной двери.

— Вы не нарушаете закона, — убеждал нас Сайлас, — вы не взламываете замки и ничего не уносите из дома.

Это была работа по определенной схеме, настоящее разделение труда, какое одобрил бы сам мистер Адам Смит, но я не уверен, что когда-либо слышал от Сайласа это имя, хотя он был весьма начитанным человеком, любящим цитировать Библию и Шекспира.

Даже в Ньюгейтской тюрьме он не расставался с книгами и часто сожалел, что не все из его любимых авторов были с ним в камере. Увы, на полке ему нужно было место и для портвейна с кларетом, ибо без них он тоже себя не мыслил. Пребывая в камере, Сайлас не был лишен известного комфорта. В его меню всегда была ветчина, два или три сорта пирогов, заботливо накрытых марлей от мух. Все это доводило Тома до исступления, но я никогда не верил тому, что комфортная жизнь Сайласа в тюрьме оплачивается моим трудом. В сущности, я пришел к выводу, что моя «работа» была для меня развлечением. А когда экипаж сворачивал, как обычно, в западную часть города и на небе еще оставался легкий отблеск ушедшего за горизонт солнца, мое сердце начинало учащенно биться, а рука искала и тут же находила руку моей возлюбленной. Вокруг нас экипажи, фаэтоны, двуколки, спешащие куда-то, оглушали всех грохотом и шумом, и мы, двое детей, казались здесь букашками, сметенными внезапно налетевшей летней грозой в этот жизненный поток.

Я вытянулся, стал высоким, Софина не отставала от меня, и когда мы в этот лондонский вечер сидели в экипаже, наши глаза, оказавшись на одном уровне, были столь же любопытными и жадными, как наши сплетенные пальцы. В темноте экипажа, вглядываясь в ее серые глаза, я увидел в них странное смешение благоразумия и беззаботности.

И еще боль. Моя Софина молча таила ее в себе, и об этом никто не догадывался, потому что не слышал, как я, ее плача по ночам; была еще в ней настороженность, когда речь шла о привязанностях и симпатии, которые надо завоевать именно тогда, когда кажется, что это для тебя уже невозможно.

Но я сказал, что она была красавицей, поэтому позволь мне доказать тебе это: у Софины были роскошные темные кудри и овальное лицо с такими умными и добрыми серыми глазами, и крупный рот с красиво очерченными губами, чье серьезное выражение всегда сменялось ослепительной улыбкой. Ее губы были нежны — так нежны, что я не заканчиваю фразу и, закрыв глаза, оплакиваю их. При наших встречах с Томом в гостинице я с нетерпением ждал, когда мы войдем в намеченный для нас дом и примемся за свою работу. Ведь тогда я смогу поцеловать эти губы.

Выло ли это безопасным? В большинстве случаев да. Следует отдать должное Сайласу: он редко посылал нас в дома, где степень риска была высокой. Не следует объяснять это добротой его сердца или заботой о нас. Вернее сказать, что он был человеком, у которого имелась парочка хороших бойцовых петухов, и он не хотел так просто с ними расставаться. Этим и объяснялось его особое внимание при сборе информации.

Дважды все же были осечки. Был случай, когда мы застали в доме хозяина, сидевшего у камина, чего меньше всего ожидали. В другой раз хозяева с гостями вернулись из поездки в Суссекс раньше, чем мы их ждали. Увы, такова загадка богатых лондонских домов — они довольно часто стоят запертыми на замок своими хозяевами; именно в такие дома нас и посылали, чтобы «сделать небольшую покупку».

Будь у нас такой дом, говорили мы друг другу с Софиной, мы не спали бы ни в каких других. У нас была такая игра: все дома, в которые мы наведывались по причине нашей профессии, принадлежат нам, а серебряная посуда, которую предстоит украсть, это всего лишь покупка, которую леди и джентльмены делают для своего загородного особняка.

Мы работали быстро, быстрее, чем догадывались об этом те, кто от нас зависел, и, наполнив мешок, я осторожно оставлял его у кухонной двери, а сам спешил на верхний этаж дома, чтобы найти свою «жену», которая поднялась туда раньше.

Она, разумеется, уже лежала в постели и ждала меня.

Мой дорогой мальчик, я надеюсь, что мой рассказ не шокирует тебя, и мы не показались тебе необузданными животными; ты не станешь сомневаться, когда я скажу тебе, что мы были невинны. Софина не была одной из тех девушек, которые рано расцветают и становятся женщинами. Она созревала медленно в вечном лондонском тумане, и когда я обнимал ее, то я просто был юношей, обнимающим свою девушку.