Джек Мэггс - [118]

— Если бы я был вашим Па, Мерси, то никогда не покинул вас.

— Но вы не мой Па.

— Да, не ваш.

— Как их зовут?

— Это вас не касается… Ричард, — наконец, помолчав, ответил он.

— Ричард?

— Я зову его Дик.

— Сколько ему лет?

— Джону шесть. Дику десять.

— И когда эти мальчишки ждут с нетерпением возвращения отца домой, он мечется по Англии в поисках того, кто совсем его не любит.

Глава 88

Генри Фиппс покинул клуб, не взяв с собою ни плаща, ни зонта, чтобы уберечь новую военную форму от неизбежного дождя. Адвокат мистера Бакла сам взялся быть гидом их маленькой компании, которая направилась на Грэйт-Куин-стирт через Рассел-стрит и Друри-лейн. Выбор пути не был ни разумным, ни самым кратким, однако Генри Фиппс не стал возражать мистеру Мэйкпису.

Он, как справедливо заметил Эдвард Констебл, был самоуверенным и замкнутым человеком, и подобно многим из них, также считал себя слабовольным; теперь, следуя за мистером Мэйкписом, Генри Фиппс размышлял, какая именно черта его характера заставила его подчиниться распоряжениям такой ничтожной личности, как этот адвокат.

И вот он следует вниз по Расел-стрит, заложив руки за спину, то и дело недружелюбно поглядывая на туго обтянутый макинтошем зад мистера Мэйкписа. Внушительность телосложения адвоката лишь подтверждала опасения Фиппса. Он раздраженно корил себя за то, что скорее готов последовать чужому дурацкому совету, чем собственному здравому смыслу.

А собственный здравый смысл подсказывал, что он должен покинуть особняк и завтра же явиться в свой полк. Но дело было в том, что Генри Фиппс уже давно не прислушивался к голосу разума, он был во власти иного, более сильного чувства — страстного желания обеспечить себе комфортную жизнь. Именно это вынуждало его поддерживать отношения с человеком, толкающим его на убийство.

С такой сумятицей в голове Фиппс завернул за угол Друри-лейн и, не успев опомниться, оказался по щиколотки в густой желтой глине.

— Чертовски глупо было выбирать такой путь, — воскликнул он, глядя на грязь, испачкавшую его форму.

— Здесь прорыли канаву для прокладки канализационных труб, — свистящим шепотом пояснил адвокат.

— Без вас вижу, что это за канавы. — Вытащив ноги из грязи, Фиппс ступил на кучу разбитых кирпичей. — Зачем вы пошли этой дорогой, когда свободно можно было пройти по Лонг-Экр? Что заставило вас идти этим путем?

— Я привык ходить по Друри-лейн, — невозмутимо прошептал безголосый адвокат.

— Мы почистим вас, сэр, не беспокойтесь. Вы зайдете ко мне, и моя экономка соберет всю прислугу, чтобы привести в порядок вашу одежду, — успокоил Фиппса мистер Бакл.

— Ладно. — При свете газовых фонарей было видно, что на лице Генри Фиппса застыло то самое тоскливое выражение, которое именуется сплином, по утверждению Эдварда Констебла, именно это определяло характер молодого джентльмена. — Я сам вас поведу.

Сказав это, Генри Фиппс, однако, не сдвинулся с места. Взор его был прикован к канаве, прорытой в центре улицы. Ее пересекала сеть новых черных труб, и канава казалась каким-то призрачным миром, теряющимся в арках, ведущих бог весть куда. От этого зрелища Фиппсу стало не по себе, закружилась голова и еще острее стала тревога за собственную жизнь. Будучи в шести шагах от канавы, он испугался, что упадет в нее.

Взглянув на Перси Бакла и увидев, что тот ободряюще кивает, Фиппс опять окинул взглядом улицу, но прорезавшая ее канава и весь этот новый и неожиданный пейзаж совсем не были похожи на знакомую ему Друри-лейн. Огромные бревна, пересекшие проезжую часть улицы, казались кошмарными нагромождениями. Некоторые из них, беспорядочно подпирающие стены лавок, были похожи на покосившуюся букву «А», а иные даже напоминали Генри Фиппсу виселицы. Из разрытой канавы поднимался легкий туман, и в полумраке газовых фонарей Фиппсу померещилось тело повешенного над зияющей канавой.

— Идите вы, — испуганно промолвил он, обращаясь к мистеру Баклу. — Идите первым.

Он позволил Баклу протиснуться вперед и тот, проходя, невольно задел его пистолетным футляром, спрятанным под пальто. Фиппс последовал за ним, держась поближе к стенам домов, подальше от ссыпающихся краев канавы.

Глава 89

Двор колонии в Моретон-Бэй был примечателен своими запахами: здесь пахло пылью сухой глины, илом, выброшенным на берег приливами, и еще доносившимся сюда несовместимым сочетанием ежевики и соленого человеческого пота. И хотя нередко утверждают, что запахи, как таковые, запоминаются не более чем испытанная когда-то боль, Джек Мэггс помнил и то и другое, как помнил стрекот так называемых сорок, скрип повозки плотника и зловеще красный цвет досок на ней; в дождливое лето они покроются плесенью и их сожрут белые муравьи.

Мэггс помнил маленькую красную пуговицу на фуражке палача и изрядно потрепанные гибкие кожаные ремни, которыми привязывают к «треугольнику» руки и ноги наказуемого.

В воздухе стойко удерживался отвратительный запах падали. Навозные мухи ползали по его лицу. Чем больше его терзали, тем упорнее несчастный мысленно представлял себе, что он строит дома в Лондоне — он клал кирпич за кирпичом в такт резавшим воздух ритмичным ударам плети-девятихвостки, опускавшейся на его спину как наказание, посланное ему Адом. Под палящим солнцем, обжигающим израненную спину, Джеку Мэггсу мерещилась щадящая прохлада английского лета.