Джек и Фасолька - [37]

— Боюсь, не совсем.

— Был там пистолет?

— Вы думаете, что должен быть?

— Да, он взял его с собой, когда переезжал.

— Это было в июне?

— Да. Так где же был пистолет в ночь убийства? И где он сейчас?

— Может быть, полиция конфисковала его?

— Не внеся в опись?

— Может быть, они не хотели, чтобы убийца знал о нем?

— Они считают убийцей меня?

— Я уверен, что нет.

— Опись была составлена специально для меня, Мэтью. Как для наследницы. Если они нашли пистолет Джека, он должен был быть внесен в эту опись.

— Может быть, его забрал убийца.

— Может быть. — Она задумчиво отхлебнула глоток. — Тогда возникает еще один вопрос. Как убийца проник внутрь? Обычно Джек держал дверь запертой, в двери есть глазок. Он посмотрел бы, кто стоит в холле, прежде чем открыть дверь. Но он открыл ее и дал возможность войти в дом собственному убийце. И даже не пытался воспользоваться пистолетом для защиты.

— О чем это говорит?

— Во-первых, он знал того, кому открывал дверь. Знал достаточно хорошо, чтобы впустить в квартиру. И во-вторых, у Джека не было пистолета в ночь убийства, иначе он воспользовался бы им, чтобы защитить себя.

— Ну, — сказал я, — никто точно не знает, что произошло в той квартире. Кроме убийцы, конечно…

— И Джека, который мертв.

— Да, конечно.

Возникла еще одна пауза.

— Можно мне еще капельку? — спросила она.

Я взял ее стакан и пошел к бару.

— Блум задавал мне массу вопросов той ночью.

— Той ночью?

— Ночью, когда Джек был убит. Я думаю, он подозревает меня.

— Они должны задавать массу вопросов, — сказал я и подал ей стакан, — особенно членам семьи.

— Именно поэтому он хотел знать, какими делами мы занимались с доктором Джефри? Спасибо, — сказала она и взяла стакан.

— Доктор Джефри?

— Мой ветеринар. Это точные слова Блума: «какими делами». Полагаю, он имел в виду любовь. Как вы думаете, он имел в виду любовь?

— Думаю, да.

— С семидесятипятилетним мужчиной?

— Ну…

— Я знаю, что похожа на мумию, но на самом деле…

— Ничего подобного, — возразил я.

— Благодарю вас, вы очень добры. Но доктор Джефри значительно старше меня, и предположение Блума… — Она покачала головой.

— Он, несомненно, проверял ваше алиби, — объяснил я.

— Потому что мы были вместе в ночь убийства?

— Да.

— И если мы были любовниками, то наверняка провели ночь друг с другом.

— По-моему, так думает Блум.

— Или друг на друге.

— Простите?

— Любовники спали друг с другом или друг на друге, это точнее.

— Кхм-кхм.

— Мы смотрели телевизор.

— Блум говорил об этом.

— Вам тоже это пришло в голову?

— Что именно?

— Что Хэм и я могли быть любовниками?

— Хэм?

— Хэмильтон Джефри, мой ветеринар.

— Никогда не приходило.

— Почему? Потому что ему семьдесят пять лет?

— Я не знал, сколько ему, пока вы не сказали.

— А не приходило вам в голову, когда Блум выпытывал, кто где был в ту ночь, что Хэм и я могли выгораживать друг друга? Что мы с Хэмом и вправду могли быть любовниками?

— Нет, никогда не приходило.

— Сказать, кем мы были?

— Любовниками? Или выгораживали друг друга?

— Угадайте.

— Я бы сказал, что вы были предполагаемыми соучастниками убийства и что вам следует рассказать все полиции, а не мне.

— Мы были любовниками, — сказала она. — В прошлом. Мне было тридцать три, ему пятьдесят один. Хорошая разница в возрасте, не находите? Мой муж больше интересовался коровами, чем мной. Дрю проводил массу времени в разъездах по делам Ассоциации скотоводов, а я сохла на ранчо, гоняя мух, и удивлялась, какого черта я живу здесь, среди дикарей.

— Это было…

— Двадцать четыре года назад, 24+33=57. Элементарно, дорогой Ватсон. Мне как раз пятьдесят семь, помните? Полагаю, нет. Как-то вы сказали, что уже забыли, сколько мне лет.

— Я помню, — сказал я мягко.

Она скрестила ноги, как бы подчеркивая абсурдность выяснения хронологии с необыкновенно прекрасной женщиной. Белое платье приподнялось на коленях, мелькнула загорелая ляжка. Ее глаза встретились с моими.

— Вас смущают рассказы о моих похождениях в молодости?

— Не особенно.

— Во всяком случае, — сказала она, — я так жила. — Тридцать три года, замужем уже шесть лет, сидела на ранчо, пока мой драгоценный муж мчался в Денвер, или Таллахасси, или Бог знает куда еще поговорить о коровах. Я ненавидела коров и по сей день ненавижу. Кстати. Не думаю, чтобы я когда-нибудь видела корову до встречи с Дрю. Я, конечно, преувеличиваю, но это был чуждый для меня мир. Мой отец, будучи банкиром в Дейтоне, приехал сюда, чтобы открыть собственный банк. Тогда Калуза была еще рыбацкой деревушкой, вы не представляете, как она была прекрасна, Мэтью. Дрю занял у моего отца значительную сумму, так мы познакомились. Я была цветущей двадцатисемилетней девушкой, когда выходила замуж, у нас не было детей, пока мне не исполнилось тридцать четыре. Будь я телкой, меня продали бы не раздумывая. Вот так я и жила, одна на «М. К.», пока в моей жизни не появился Хэм. Он пришел, чтобы вылечить больного теленка, а вылечил и меня тоже. Я шокировала вас, Мэтью?

— Нет.

— Итак, он вылечил меня. Он подарил мне счастье, о котором я даже не мечтала. — Она глубоко вздохнула. — Но это было в другом мире. «К тому ж девчонка умерла». — Она сделала паузу. — Марло, «Мальтийский еврей», примерно 1587 год. Я много читала, пока Дрю занимался скотоводством.