Джек и Фасолька - [27]

— Его именно это интересует. И если вы знаете, где ваш брат…

— Я не знаю. Я не говорила, что знаю. Я сказала, что у меня есть кое-какие соображения, вот и все.

— Тогда изложите их полиции.

— Нет. Вы были адвокатом моего брата, не так ли? И, как мне сказала мать, теперь вы представляете ее интересы, правильно?

— Да.

— Так с кем же мне говорить?

— Все, что вы рассказываете мне, я повторю Блуму, — предупредил я. — Если это имеет вообще какое-нибудь отношение к преступлению…

— Вы действительно такой круглый дурак, как кажетесь? — спросила она, опять улыбнувшись. — Любой, кого я знаю, был бы счастлив видеть меня разгуливающей абсолютно голой.

Я промолчал.

— Я была совсем голой, вы помните об этом, правда?

— Помню.

— Мне говорили, что восстановить в памяти важнее всего. Вы не против снова наполнить этот стакан?

— Зачем?

— Вкусный джин. Мне нравится.

— Это не означает, что вы должны опустошить всю бутылку.

— Я могу перепить вас в любое время, — сказала она, — я выросла на ранчо, мистер. Я провела с ковбоями больше времени… — Она не закончила фразу и протянула мне стакан. — Пожалуйста, — сказала она, надув губы, — ну пожалуйста, чуть-чуть.

Я взял стакан и налил в него немного джина. Она наблюдала за мной.

— Не будьте скрягой.

Я плеснул еще немного и подал ей стакан.

— Спасибо. — Она подняла стакан к свету. — Вы уверены, что можете пожертвовать этим? — Покачала головой и залпом выпила. — Так вот что я думаю… я думаю, что мой брат был вором.

— Ого!

— Что означает это «ого»? Означает ли, что вы считаете эту идею невероятной?

Судя по тому, как она запнулась на слове «невероятной», мне стало ясно, что ее речь, хотя в ней и не были пропущены слова, становилась слегка невнятной. Внезапно я подумал: интересно, как часто и как сильно напивалась мисс Санни Мак-Кинни? Ее стакан опять был почти пуст. Мне не нужна была пьяная двадцатитрехлетняя женщина. Или нужна?

Как-то давно в Чикаго, когда я был еще подростком, я пытался иметь дело с шестнадцатилетней девчонкой, пьяной настолько, что я без препятствий забрался в ее трусики. Она так спокойно отдавалась мне, что я почувствовал себя воришкой, шаря у нее под юбкой. Тогда моя семнадцатилетняя совесть не выдержала чувства стыда и вины, и я сбежал от искушения. Я так никогда и не узнал, была она на самом деле пьяна или притворялась, и сейчас я не знал, была ли действительно пьяна Санни, но она определенно была на пути к этому.

— Почему вы так смотрите на меня? — поинтересовалась она.

— Просто так.

— Есть причина. Я красивая девушка в просторном кимоно — вы знаете, кто написал «Распахнутое кимоно»?

— Кто?

— Сеймор Ха, — ответила она и улыбнулась. — Вы прикидываете, чем все это закончится, правда?

— Нет, я беспокоюсь, что вы напились.

— Об этом можете не беспокоиться. Позвольте мне восстановить для вас всю картину, хорошо? — сказала она, сделав в этот раз небольшую паузу перед словом «восстановить». — Моему брату Джеку нужны были сорок тысяч долларов, чтобы осуществить мечту всей жизни — стать проклятым фасолевым фермером…

— Это была его мечта?

— Я шучу. Кто знает, что было у него на уме или кто. Итак, прекрасно, он хотел приобрести ферму ломкой фасоли. Полагаю, это лучше, чем бросать деньги на ветер. Послушайте, неужели я все время должна выпрашивать у вас капельку джина? Санни хочет выпить, мистер Хоуп.

— Санни уже хороша, — сказал я.

Она ничего не ответила, резко поднялась с кресла, выставив гладкую загорелую ляжку из-под распахнувшегося кимоно, и направилась прямо к бару.

— Угощайся, Санни, — сказала она. — Спасибо, я выпью. — И непринужденно налила себе в стакан. — Вы смотрите на мой зад?

— Да.

— Я так и думала. — Она повернулась, улыбаясь, и добавила: — Ваше здоровье! На чем я остановилась?

— Вашему брату нужны были сорок тысяч долларов…

— Верно. Поэтому он решил достать их незаконным путем. Великому человеку приходят великие мысли. Теперь ему необходимо было найти что ограбить.

— Какой банк он выбрал?

— Нет, не банк, мистер Хоуп. Станете вы грабить банк, когда у вашей матери есть скотоводческое ранчо?

— Не понимаю вас.

— Коровы.

— Коровы? — повторил я.

— Да, сэр. Мой брат воровал коров.

— У вашей матери?

— Да, сэр, у моей матери.

— Откуда вы это знаете?

— Я не знала об этом. Пока не начала сгонять их. Я гораздо сообразительнее, чем считает, как вам известно, моя мать.

Она отхлебнула, посмотрела на то, что осталось в стакане, и сказала:

— Я полагаю, вы знаете, что в октябре мы очень заняты. Вообще-то, с начала октября до середины ноября. Горячее время на любом ранчо. Обычно мы кладем быков на коров ранней весной…

— Кладете их на коров?

— Ну да, пускаем для размножения и отгоняем их летом. С февраля до июня быки делают свое дело. От зачатия до рождения проходит девять месяцев, как у человека. У нас есть телки, приносящие телят поздней осенью или в начале зимы — в зависимости от того, когда быки покрыли их. Это означает, что телят можно отнять от коровы…

— Отнять от коровы?

— Отучить. Когда телятам исполняется десять месяцев, мы отгоняем их на пастбища отдельно от коров, кормим неделю или десять дней, пока они отвыкнут от мамки и сами начнут есть траву. Это бывает обычно в октябре, иногда в ноябре. В это же время мы проводим проверку на беременность — моя мать показывала вам приспособление для этого?