Джек-Фауст - [17]

- Как только это будет сделано, - бросил Фауст через плечо, - принесешь в баню мой телескоп.

- Да, магистр, - угрюмо пробормотал Вагнер.

Скажи ему, пусть не транжирит время на дочь шорника, - заметил Мефистофель. - У нее титьки размером с вестфальский окорок. Она девка жаркая, и если заметит его интерес, ты не увидишь Вагнера до утра.

- С девушками не болтай! - приказал Фауст. - Знаю я тебя!

- Магистр!

- Мне следует показать это изобретение леукополитанцам. Это очень важно! Более того - это срочно! Так что если не принесешь туда телескоп и не установишь через час, то - обещаю! - я на тебе места живого не оставлю!

Sodalitas Leucopolitan («белый город», как неудачно прозвал его проживающий здесь поэт Рихард Сбрулиус, имея в виду цвет песков Эльбы, а вовсе не цвет городских строений, которые все были решительно совсем не белыми) было из всех научных обществ Германии наименее германским. Оно не собирало взносы, не проводило собраний и не устраивало диспутов. Общество заседало в тавернах или на дому у своих разношерстных членов, когда им взбредало в голову обсудить какие-нибудь философские вопросы. И раз в месяц они более формально встречались в бане, чтобы побеседовать и поспорить, и потому Сбрулиус прозвал их Рыцарями Бани.

О, какое пиршество для любопытного взора! - воскликнул Мефистофель. - Можно увидеть все прекраснейшие умы Саксонии, преисполненные мудрости, а также их задницы и яйца, покачивающиеся на легком ветерке.

- Помалкивай, - приказал ему Фауст. - Сейчас твои циничные замечания неуместны. Те, над кем ты подшучиваешь, - философы, поэты и люди, влюбленные в истину. Здесь ты не отыщешь недостойного человека, равно как и мнения, которое я не оценил бы высоко.

В самом деле? Может быть, показать тебе, как пройдет сегодняшнее собрание?

- Нет! Забудь об этом! Ты обязался рассказывать мне об истинной сути вещей. Будущее же пусть творится своим чередом. Увидев заранее, смогу ли я действовать вопреки тому, что уже знаю? Я собираюсь рассуждать в этом обществе, как ученый среди равных себе. Большего мне не нужно.

Запусти вора туда, где находятся сотни честных людей, и те за час избавятся от содержимого своих сумочек и штанов. Запусти одну шлюху к школьницам и посмотри, надолго ли хватит ее благообразности! Пошли раба-мавра в Коллегию кардиналов, и он будет поклоняться демонам ночи. Ты собираешься сунуться в скопище интеллектуалов и мыслителей. Боюсь, они сведут тебя с ума.

- Фи!

Здесь дороги Фауста и Вагнера разошлись. Молодой человек, уже давным-давно не обращавший внимания на то, что учитель бормочет себе под нос, беспокойно оглянулся на него, но промолчал.

Вагнер разложил переплетенные в кожу расчеты своего учителя на маленьком столике в заросшем травою садике позади бани и водрузил рядом телескоп. Солнечные ванны отделяла от садика широкая и крепкая ограда, а высокий деревянный навес давал убежище от дождя и солнца. Это наиприятнейшее приспособление позволяло легкому ветерку нежно обдувать купающихся. Пива имелось вдоволь, мыла тоже, а банщики не медлили с тем, чтобы поскрести спину или принести толстое свежее полотенце. Достопочтенные купальщики додумались принести ради собственного удовольствия музыкальные инструменты. Для соблюдения приличий женщины сюда не допускались. Любой мог спокойно выйти из прохладной тенистой бани, просеменить к ограде и помочиться на нее, не нарушая ученого диспута.

Это был рай для ученых мужей.

Труба телескопа была охвачена посередине латунной полоской с креплением, так что его можно было установить на деревянной треноге, какой пользовались землемеры и архитекторы. Вагнер с трудом справлялся с этой упрямой конструкцией, стараясь установить телескоп подальше от болотистого края лужайки, где мочились купающиеся, но в то же время достаточно близко для того, чтобы подслушать ученый диспут.

Сбрулиус запел:

Приходи сегодня в баню и бедняк, и богатей,

Будет тут тебе комфортно, не стесняйся, не робей,

Ароматным мылом кожу мы натрем тебе скорей,

А потом пихнем в парилку - хорошенько пропотей;

И когда здоровым потом ты три раза истечешь,

Пострижем тебя, побреем, но в покое не оставим:

Сделаем кровопусканье, хорошенько разотрем,

И чудеснейшей горячей жидкостью тебя польем.

Леукополитанцы зааплодировали, а он, шутливо поклонившись, отложил лютню.

Бекманн, лениво опершись о бак с горячей водой, повернулся к Фаусту. Рядом с ним из омерзительного рта медной макрели текла тоненькая струйка.

- Поговаривают, что доминиканцы собираются дать взятку одному сговорчивому священнику, чтобы он осудил тебя в своей проповеди. Что же, о небеса, ты натворил, что так разозлил их?

Фауст лишь махнул рукой.

- Я сказал брату Иосафату, что первоначально его имя принадлежало вовсе не христианскому святому, а языческому богу, Бодхисаттве, глубоко почитаемому в Индии за то, что он много лет просидел под деревом. В восьмом веке Иоанн Дамаскин сделал рассказ о нем достоянием гласности посредством причудливого перевода искаженного арабского текста.

Если у Бекманна и был какой-нибудь изъян, то это была глубокая неприязнь к ссорам в любом виде. В его взоре появилась глубокая и, похоже, неизгладимая печаль, что лишь подчеркнуло его сходство со старой и мирной длинномордой охотничьей собакой.