Джек-Брильянт: Печальная история гангстера - [67]

В городском суде Филадельфии он был никем. Пустым местом. Задержали, зачитали решение — и вышвырнули вон. Пошел вон, шпана. И чтоб ноги твоей здесь больше не было. «Хочу сказать вам от имени всех добропорядочных горожан: Филадельфия нуждается в вас ничуть не больше, чем Европа». Забыть. Выблевать. Выблядок. У этого старого выблядка ноги отдают блевотиной. На суде присутствовала вся родня Джека. Были свидетелями его унижения. Джек всегда их любил — по-своему. Он вытащил из пачки «Рамзеса» с десяток сигарет и сунул их в карман. Смял пачку и поджег. И сунул горящий целлофан и бумагу Стритеру под нос. Улыбается по-прежнему.

— Где куб?

— Господи, мистер. Нет у меня никакого куба. Честное слово, нету.

Джек поднес горящую пачку к носку, а затем к кальсонам. Стритер дернул ногой, и огонь погас. Джек обжег себе руку и уронил горящую бумагу на пол. В это время с пистолетом в руке вернулся Фогарти.

— Встань ему на ноги, — сказал Джек, и Фогарти, прицелившись Стритеру в голову и встав на колени, придавил ему ноги. «Пистолет был незаряжен», — заявил он впоследствии. Фогарти боялся, что заряженный пистолет может выстрелить, и не рисковал. Впрочем, когда они остановили грузовик, пистолет у него был заряжен; Фогарти отдавал себе отчет в том, что в машине он был не только шофером Джека, но и его телохранителем и что с незаряженным пистолетом оказать сопротивление убийцам на колесах он не сможет. Сейчас же он больше телохранителем не был. — Старый хрен, — сказал Джек. — Упрямый, как осел.

— Чего ты упрямишься? Скажи как есть, — заговорщически шепнул Фогарти Стритеру.

— Не могу ж я сказать, чего сам не знаю, — отозвался Стритер. Улыбочка не сходила с его губ. Теперь Джек знал, как с ней бороться: он выжжет ее огнем. Сейчас ему важнее было не узнать, где находится куб, а наказать старика за его наглую улыбочку. Сам напросился. И получит по заслугам. Как сержант из Алабамы, который изводил Джека и других ньюйоркцев, потому что чувствовал их пренебрежение. «Нью-йоркские засранцы». Одно наказание следовало за другим. Через день — наряд на кухню. Увольнительные не давал. И тогда Джек «уронил» ему на ногу железную рельсу. Пришлось после этого в самоволку идти, не возвращаться ж назад. В «Нью-Йорке» его и взяли. И чего Джек этим добился? Получил удовлетворение? Верно, но ничего не добился, ровным счетом ничего. Надо было этого ублюдка пристрелить где-нибудь в канаве, за командным пунктом. И пусть бы его крысы сожрали.

— Где куб, старый хрен?

— Послушайте, мистер, неужели б я не сказал вам, если б знал. Думаете, утаил бы? Да ни за что. Что я, враг себе, что ли? Не знаю, мистер, не знаю, и все тут.

Джек поднес спичку к носку, на этот раз носок загорелся, старик закричал, снова дернул ногой и столкнул с себя Фогарти. Огонь погас. Джек взглянул на старика и вновь увидел улыбочку. Псих. Давить таких надо. Как клопов. От такого психа все равно ничего не добьешься. Будет до последнего терпеть, паразит, а не скажет. Чувства собственного достоинства — ни на грош.

— Себя бы хоть уважал, старый хрен! Не можешь дать вразумительный ответ? Совсем ничего не соображаешь? Если не скажешь, я тебя за яйца повешу, понял?

Такого психа и проучить-то нельзя. Ему ведь все это нравится. Иначе б не улыбался. Да у него полное замутнение мозгов, неужели не видно? Он и из тебя психа сделает, слышишь, Джек? Уже сделал. Ты что, в самом деле решил его повесить?

— Ладно, дед, вставай. Лихач, давай сюда веревку.

— Что ты задумал, Джек?

— Что я задумал? Хочу повесить это старое чучело вон на том клене.

— Эй, — подал голос Стритер, — ты что, и вправду хочешь меня повесить?

— На все сто процентов. Будешь у меня, точно коровья туша, висеть, — обнадежил его Джек. — Глаза, как тухлые яйца, полопаются. Язык до земли достанет — сможешь собственные подошвы лизать, говноед.

— Я ж никому ничего плохого не сделал, мистер. За что ж меня вешать?

— За шею, вот за что. Повешу, чтоб не врал, дед.

— А я и не вру, сэр. Не вру я.

— Тебе сколько лет?

— Скоро пятьдесят.

— А ты моложе, чем я думал. Но пятидесятилетие тебе справлять не придется. Ты упрям, как стадо баранов, но до пятидесяти тебе все равно не дожить. Выведи его.

Старик, как был в одном ботинке, вышел на улицу, и Джек перекинул веревку через ветку клена. Он завязал узел, соорудил, продев веревку через отверстие в узле, толстую, на манер собачьего ошейника, петлю и накинул ее Стритеру на шею.

— Последний раз спрашиваю. Где этот поганый куб, куда ты бочки вез?

— Господи помилуй, мистер, да нет у меня никакого куба! Вы что ж, думаете, я вас за нос, что ли, вожу? Вы же мне петлю на шею надели. Думаете, я б не сказал, если б знал? Пожалуйста, мистер, я не хочу умирать.

— Послушай, Джек, может, не стоит, а?.. — Фогарти била дрожь. «Чертов старик, попался на мою голову. Вроде как смотришь кино и знаешь, чем кончится», — говорил он впоследствии.

— Говноед! — взорвался Джек. — Где куб?! ГОВНОЕД! ГОВНОЕД!

Не дожидаясь, пока старик ответит, Джек потянул за свободный конец веревки, и Стритер повис в воздухе. В последний момент он сумел высвободить одну руку, подпрыгнуть и растянуть сжимавшую шею петлю.