Дж. Р. Р. Толкин - [28]

Сами Льюис и Толкин не слишком любили разговоры о взаимных «влияниях». «Что до чьего угодно влияния на Толкина, — писал Льюис в 1957 г., — то вы с тем же успехом можете (перефразируя Белого короля) попытаться повлиять на брандашмыга». Образ понравился, и в 1959 г. Льюис повторяет его в письме другому адресату: «Никто никогда не мог повлиять на Толкина — вы могли бы с тем же успехом пытаться влиять на брандашмыга. Мы слушали его работу, но могли воздействовать на нее, только вдохновляя. У него только две реакции на критику: или он начинает всю работу заново сначала, или вовсе не обращает внимания». «Не думаю, что Толкин повлиял на меня, и я с очевидностью не влиял на него. То есть на то, что он писал. Мое непрерывное ободрение… влияло на него, побуждая собственно писать — с той же серьезностью, в том же размере… Схожесть между его и моими работами связана, я думаю: а) с природой — темпераментом; б) с общими источниками. Мы оба погрязли в норманнской мифологии, волшебных сказках Дж. Макдональда, Гомере, Беовульфе и средневековом романе. Также, конечно, мы оба христиане» — такую общую оценку давал Льюис уже в последний год жизни значению их творческих связей. При этом он отнюдь не отрицал сознательных и подсознательных частных влияний толкиновских образов на «Космическую трилогию» и даже в «Хрониках Нарнии». «Властелина Колец» Льюис всегда считал блестящим произведением и достойным подражания образцом, ставя, пожалуй, выше собственных работ.

Оценки Толкином творчества Льюиса, как мы уже видели, были сдержаннее. Толкин к тому же при некоторой склонности к самоуничижению от скромности избыточной никогда особо не страдал — и потому прямо соглашался видеть свое влияние у Льюиса там, где оно не скрывалось. Толкин по-разному относился к разным текстам Льюиса. Он высоко ставил «Космическую трилогию» — во всяком случае, первые два романа. В главном герое Рэнсоме Толкин узнавал «некоторые свои мнения и идеи льюисифицированными». В то же время в «Notion Club Papers» Толкин устами своих персонажей сурово критикует Льюиса за использование научно-фантастических элементов. Уважение и интерес вызывали у Толкина ранние притчи Льюиса, читанные прежде выхода в свет, — «Письма Баламута», «Расторжение брака», «Возвращение пилигрима». Однако «печально, что «Нарния» и вся эта часть работ К.С.Л. останется вне поля моей симпатии, как многое из моих работ не вызывало симпатии у него». В последнем Толкин, скорее всего, ошибался, принимая дружескую критику за неприятие, но относительно себя, конечно, говорил правду. Он прохладно воспринимал богословствование и проповедничество Льюиса, в немалой степени из-за его протестантизма.

Что касается «влияний», то по этому поводу Толкин исчерпывающе и вполне справедливо высказался в уже цитировавшемся письме 1965 г.: «К. С. Льюис — один из всего трех людей, которые доселе прочли всё или существенную часть моей «мифологии» Первой и Второй эпох, уже сконструированной в главных чертах на момент нашей встречи. Особенностью было то, что ему нравилось, когда читали ему. Всё, что он знал о моем «материале», удержалось в его объёмной, но не непогрешимой памяти от моего чтения ему один на один. Его написание Нуминор — ошибка слуха… Льюис не принимал участия в «исследовании Нуменора»…

Льюис был, думаю, впечатлен «Сильмариллионом и всем таким», с очевидностью сохранив в уме некие туманные припоминания о нём и об употреблявшихся там именах. К примеру, — поскольку он слушал текст прежде сочинения или даже мысли о «За пределы Безмолвной планеты», — предполагаю, что Эльдил является эхом Эльдар в «Переландре» Тор и Тинидриль эхо с очевидностью, поскольку Туор и Идриль, родители Эарендила — главные персонажи «Падения Гондолина», написанного раньше всех легенд Первой Эпохи. Но собственная мифология Льюиса (зарождающаяся и никогда вполне не реализованная) отличалась совершенно. Она в любом случае разбилась вдребезги прежде, чем обрела связность, — благодаря контакту с Ч. С. Уильямсом и его «артурианскими» поделками, что случилось между «Переландрой» и «Мерзейшей мощью». Жалко, я думаю…

…Льюис был очень впечатлительным человеком, чему содействовали его великая щедрость и способность к дружбе. Неоплатный долг, которым я обязан ему, — не во «влиянии», как обычно его понимают, а в настойчивом ободрении. Долгое время он был моей единственной аудиторией. Я всегда пестовал идею, что мои «безделки» могут быть больше, чем приватным хобби. Но если бы не его интерес и непрестанная жажда большего, я никогда не довел бы «Властелина Колец» до завершения».

Брак

Жизнь Толкина вне дома, как видим, была более чем насыщенной — и может сложиться ощущение, что дом занимал в ней немного места. Однако это не совсем так — дом был, и был для Толкина всегда, пусть по-разному в разные годы, важен. И была верная спутница всей его жизни, мать его детей, Эдит.

Когда Толкин в 1919 г. стал работать в Оксфорде внештатным преподавателем, это дало им возможность немного развернуться в материальном смысле. Чета впервые сняла свой собственный дом на Альфред-стрит в Оксфорде и наняла прислугу. В дом перевезли давно заброшенное на склад фортепиано, и Эдит смогла вернуться к музицированию, хотя о карьере учительницы уже не помышляла. В общем, «дом» в фигуральном смысле стал домом настоящим. Он остался таким и по переезде в Лидс. Эдит смогла переехать не сразу — она снова была беременна. 22 октября 1920 г. она родила второго сына. Его назвали Майкл Хилари Руэл. В эту пору Толкину приходилось видеться с семьей только по выходным. Только через несколько месяцев Эдит с сыновьями переехала в Лидс. Дом здесь найти удалось не сразу, однако в конце концов Толкин снял коттедж на Сент-Маркс-Террас, недалеко от университета. Дом был не слишком притязателен на вид, но Эдит здесь нравилось больше, чем в аристократичном Оксфорде.