Дзержинский - [90]

— Стихи дрянь. Не понравились, — грустно ответил автор.

Вслед за Фридманом пришли еще несколько чекистов, прослышав, что у Делафара можно послушать Дзержинского.

Разговор перешел на общие темы.

Делафар говорил о Великой французской революции, восторгался якобинцами. Феликс Эдмундович, сам в молодости основательно изучивший ее историю, мягко, чтобы не обидеть пылкого юношу, вносил свои поправки к его оценкам Марата, Робеспьера и других революционеров той эпохи.

От французской буржуазной революции перешли к своей, социалистической. Незаметно Феликс Эдмундович перевел беседу на тему о том, каким должен быть чекист. Произвол, допущенный одним из сотрудников, все еще не выходил у него из головы.

— Чекист должен быть честнее и чище любого. Он должен быть, как кристалл, прозрачным, — говорил Дзержинский внимательно слушавшим его товарищам. —

Я бы сущность чекиста выразил формулой из трех Ч: честность, чуткость, чистоплотность. Душевная, конечно.

— Феликс Эдмундович, честность — это, конечно, ясно, но какая разница, чуткий я или нечуткий, лишь бы бил контру без пощады.

Дзержинский взглянул на Фомина. В глазах у того хитринка. И не поймешь сразу, для себя он задал вопрос или для набившейся в комнату молодежи.

— Не знаю, Василий Васильевич, как бы это получше объяснить. Нечуткий, черствый человек — это своего рода заржавленный инструмент. Он не сможет правильно определить, кто враг, а кто просто заблудившийся человек. Будет рубить сплеча, не разбираясь, и этим только пятнать наше имя и вредить революции. Нет, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК…

— А теперь спать, — тоном приказа сказал Дзержинский. — Всем надо отдохнуть хотя бы пару часов. — И первым направился к выходу.

Прошло несколько месяцев. Пришло сообщение из Одессы. Французская контрразведка выследила Делафара. Он отстреливался до последнего патрона, взяли раненого. Французский военный суд приговорил его к смертной казни. Расстреливали в море, на барже. Делафар отказался от повязки и умер с возгласом: «Да здравствует мировая революция!»

Дзержинский собрал всех свободных от оперативных заданий сотрудников, прочел телеграмму.

— К длинному списку наших товарищей, погибших от руки классового врага, прибавилась еще одна жертва. Делафар умер как настоящий коммунист. ВЧК гордится своими героями и мучениками, погибшими в борьбе.

Дзержинский умолк, оглядел ряды кожаных курток, солдатских гимнастерок и матросских бушлатов. В суровом молчании стояли чекисты, готовые и свою жизнь, не колеблясь, отдать за революцию.

7

С сентября 1918 года Софья Сигизмундовна работала в открывшейся в Швейцарии советской дипломатической миссии. Там же первым секретарем работал Стефан Братман. Стала сотрудницей в советском Красном Кресте и его жена Мария Братман. С семьей Братманов Софью Сигизмундовну связывали совместная работа в партии и долгие совместные мытарства в эмиграции. Они я теперь поселились вместе, сняв две меблированные комнаты в маленьком пансионате. Наконец-то они почувствовали твердую почву под ногами и смогли взять к себе в Берн из детского дома Унтер-Эгери Ясика и сына Братманов — Янека.

Однажды, когда Софья Сигизмундовна и Братманы сидели за вечерним чаем, ей послышалась мелодия из оперы Гуно «Фауст». Это был их старый условный сигнал, которым Зося и Фелек извещали друг друга о приходе еще в Кракове. Она подумала, уж не слуховая ли галлюцинация ее преследует. Насторожилась и вновь уже явственно услышала, как за окном кто-то насвистывает условные несколько тактов.

— Феликс! Это Феликс! — крикнула Зося и бросилась в прихожую открывать дверь. Стефан и Мария удивленно переглянулись, не понимая, в чем дело.

В следующую минуту Софья Сигизмундовна, плача от счастья, ввела в комнату пожилого мужчину. Он был страшно худ и наголо брит. Братманы едва узнали Юзефа. Не было ни пышных волос на голове, ни усов, ни знакомой «козлиной» бородки.

Появление Дзержинского в Берне было для Братманов полной неожиданностью. После минутного замешательства они горячо обнялись и расцеловались.

— Как ты мог здесь очутиться?

Феликс Эдмундович приложил палец к губам и тихо произнес:

— Перед вами Феликс Доманский. А прибыл вполне законным путем, у меня здесь дела в советской миссии.

Братманы вскоре удалились в свою комнату. Феликс Эдмундович долго всматривался в спящего Ясика, и Софья Сигизмундовна видела, как он взволнован и растроган.

Утром Ясик с громким плачем спрятался от Дзержинского.

— Ясик, дорогой мой, подойди же, обними своего папу! — звала Софья Сигизмундовна.

— Это не мой папа, мой папа Дерлинский, — твердил Ясик.

Мальчик знал отца только по фотографиям, и поэтому с трудом удалось уговорить его подойти к бритому дяде, так непохожему на сложившийся в детской голове образ. Но уже очень скоро отец и сын подняли шумную возню, и их радостный смех наполнил тихий пансион. Дзержинский сумел удивительно быстро найти кратчайший путь к сердцу ребенка. Ясик признал отца. А когда Феликс Эдмундович вручил сыну привезенный из Берлина металлический конструктор «Мекано», тут уже радости Ясака не было предела. Еще бы, это была первая дорогая игрушка в его жизни, да к тому же подаренная отцом.