Дзержинский - [125]

Чайванова сменил комиссар Омской дороги Дмитрий Сверчков.

— Товарищ Дзержинский! Машинист, член нашего учкпрофсожа[75], закончил опыт, который вы ему поручили. Он 48 часов маневрировал на паровозе, стараясь экономить топливо.

— А результат? — быстро спросил Дзержинский. В связи с нехваткой топлива его этот опыт чрезвычайно интересовал.

— Оказалось, что топлива требуется гораздо меньше, чем проектируется по норме, разработанной специалистами.

— Замечательно! Мы положим этот опыт в основу вычислений новых норм расхода топлива.

— Феликс Эдмундович, может, нам наградить как-нибудь парня? Ведь почти двое суток с паровоза не слезал.

— А он партийный?

— Да.

— Тогда не нужно. Он исполнил свой партийный долг.

Прошел месяц. День и ночь шли на запад хлебные составы. Только на запад. Все движение на восток Дзержинский категорически запретил, даже воинские перевозки. Дороги Сибири грузили уже 121 вагон ежесуточно.

Чего это стоило, знали только члены экспедиции да Софья Сигизмундовна. Феликс Эдмундович, выкраивая время, писал ей обстоятельные письма, отчитывался о своем состоянии, работе, делился планами.

Строки из писем Дзержинского к жене:

22 января из Новониколаевска: «…Здесь работы очень много, и идет она с большим трудом. Она не дает тех результатов, которых мы ожидали и к которым я стремлюсь… Итак, работаем мрачные, напрягая все силы, чтобы устоять и чтобы преодолеть все новые трудности. Конечно, вина наша — НКПС… Я вижу, что для того, чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно готовиться к зиме. А летом я был еще желторотым, а мои помощники не умели предвидеть».

Софья Сигизмундовна хорошо знала, что еще в Москве, перед поездкой в Сибирь, Феликс был страшно переутомлен, работал из последних сил. В своих письмах она умоляла его скорее возвратиться.

7 февраля из Омска: «Тебя пугает, что я так долго вынужден буду находиться здесь… но я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответствен. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожидания Республики-

Сегодня Герсон[76] в большой тайне от меня по поручению Ленина спрашивал Беленького о состоянии моего здоровья, смогу ли я еще оставаться здесь, в Сибири, без ущерба для моего здоровья. Несомненно, что моя работа здесь не благоприятствует здоровью. В зеркало вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глазами. Но если бы меня отозвали раньше, чем я сам мог бы сказать себе, что моя миссия в значительной степени выполнена, — я думаю, что мое здоровье ухудшилось бы».

20 февраля, по пути из Омска в Новониколаевск: «…Я не могу вернуться прежде, чем выяснится ситуация. Хлеб из Сибири для Республики — спасение…

Я живу теперь лихорадочно. Сплю плохо, все время беспокоят меня мысли — я ищу выхода, решения задач. Однако я здоров…»

— Последнее, чтобы успокоить меня, — шепчет Софья Сигизмундовна. — Ложь во спасение. Я-то знаю, как ты «здоров».

В конверте есть и шутливое письмо к сыну:

«Дорогой мой Ясик! Поезд везет меня из Омска в Новониколаевск, трясет, поэтому буквы моего письма становятся похожими на твои. Они качаются в разные стороны и шлют тебе поцелуй и привет. Я чувствую себя хорошо — работы у меня много. А ты что делаешь? Хорошо ли учишься и играешь ли?.. Поцелуй от меня маму 14 с половиной раз, а сам будь здоров. Целую тебя крепко. До свидания. Твой папа».

Софья Сигизмундовна положила это письмо на стул, рядом с кроватью Ясика. Пусть прочтет сразу, как проснется.

В вагоне Дзержинского шло очередное совещание, подводились итоги прошедшего дня. Секретарь экспедиции Дельгаз прочел сводные данные о погрузке, поступлении грузов на станции, наличии порожняка, ремонте вагонов. О выполнении полученных утром заданий отчитались члены экспедиции. Председатель выездной сессии военно-транспортного трибунала доложил о рассмотренных делах саботажников, диверсантов, виновных в поджогах складов и разрушении путей, и расхитителей грузов.

Когда все высказались, со своего места поднялся Дзержинский. Свет, падавший от настольной лампы с зеленым абажуром, делал еще более бледным его лицо. Тени резче обозначали складки вокруг рта и глубокие морщины на лбу.

— Я вижу, как вы все устали, как измучила вас непрерывная работа и оторванность от семей. И знаю, что многие из вас хотели бы поскорее вернуться домой. Поверьте, что и у меня такое же стремление. Это так естественно… Но позвольте напомнить, что Москва ожидает не нас, а хлеб от нас. От выполнения этой задачи зависит и наше возвращение.

И я хочу обратить ваше внимание на то, что сибирский хлеб и семена для весеннего сева — это не только наше спасение, но и наша опора в Генуе. На предстоящей Генуэзской конференции империалисты, безусловно, попытаются использовать наши хозяйственные затруднения, чтобы навязать Советской России кабальные условия соглашения. Чем успешнее мы с вами выполним свою задачу, тем увереннее и тверже будет позиция нашей делегации…

Феликс Эдмундович с удовлетворением наблюдал, как после этого совещания участники экспедиции заработали с новой энергией, самоотверженно. Даже старые специалисты напрягли все силы, не хотели отставать от коммунистов.