Дзержинский - [12]

Шрифт
Интервал

— Извольте, господин исправник. Цель простая — заработать на свое существование, — пожимая плечами, ответил Дзержинский.

— Странно, странно, — исправник взял у писаря бумагу и как бы в задумчивости побарабанил пальцами. — Если вы действительно нуждаетесь в заработке, то зачем же подбивать других бросать работу?

Дзержинский молчал.

— Не позволю! — вдруг заорал Золотухин, хлопая ладонью на столу. Стоявший рядом писарь вздрогнул от неожиданности.

— Забываешься, — переходя на «ты», продолжал кричать исправник, — тебя сюда прислали наказание отбывать, а не людей мутить! Чтоб духу твоего на фабрике не было!

— Не смейте мне «тыкать», — бледный от возмущения отвечал Дзержинский, — что касается работы, прошу не указывать, Где хочу, там и работаю. Да и откуда вам известно, о чем я говорю с рабочими? — Феликс попытался заставить исправника приоткрыть свои карты.

— Нам многое известно, молодой человек; Известно, например, что вы здесь собираетесь сил набираться, чтобы быть готовыми бунтовать, когда «настанет время». Не выйдет! — опять повысил голос исправник:

Он почти дословно цитировал строки из последнего письма Феликса к Альдоне.

«Как он смеет читать мои письма?!» — эта мысль заслонила все. Самообладание оставило его.

— Мерзавец, негодяй! — вскипел Дзержинский. — Он читает мои письма, — пояснил Феликс Якшину.

— Господа? Будьте свидетелями, как ссыльный Дзержинский оскорбляет меня при исполнении служебных обязанностей, — напирая на последние слова, провозгласил исправник.

Тут только Дзержинский заметил, что в темном углу кабинета примостилась на стуле еще какая-то фигура. Настолько бесцветная, что потом, как ни старался Феликс, так и не мог восстановить в памяти ее внешность.

— И вы, господин Якшин, все слышали и, надеюсь, не откажетесь засвидетельствовать, — добавил Золотухин.

Александр Иванович молча наблюдал всю эту сцену. Когда Дзержинский бросил в лицо полицейскому свои гневные «мерзавец, негодяй», Якшин, к великому своему изумлению, заметил, что Золотухин совсем не возмутился. В его глазах промелькнуло злорадство и — Якшин готов был поклясться, что это так, — блеснула даже радость. Это было так нелепо: человека оскорбляют, а он радуется! Призыв исправника к нему засвидетельствовать слова Дзержинского мгновенно все прояснил. Якшин понял, что Золотухин нарочно провоцировал Дзержинского на скандал, понял и то, какую гнусную роль навязывал он ему, заставляя свидетельствовать против своего товарища ссыльного.

— А вы, господин исправник, действительно подлец! — отчетливо прозвучал в наступившей тишине голос Александра Ивановича.

…Был составлен протокол об оскорблении ссыльными Дзержинским и Якшиным нолинского исправника при исполнении им своих служебных обязанностей. Протокол подписали свидетели: писарь и «случайно оказавшийся» в кабинете господина исправника «проситель». Они подтвердили также, и то, что означенные ссыльные «от подписания протокола отказались».

В тот же день Золотухин засел за составление рапорта губернатору. «Вспыльчивый и раздражительный идеалист, питает враждебность к монархии», — писал исправник о Дзержинском. К донесению приложил «основания» — заявление махорочного фабриканта и протокол.

Его превосходительство был несказанно возмущен поведением Дзержинского и вполне удовлетворен представленными документами. В Петербург к министру внутренних дел полетела депеша. Клингенберг сообщал, что «Феликс Эдмундович Дзержинский проявляет крайнюю неблагонадежность в политическом отношении и успел приобрести влияние на некоторых лиц, бывших доныне вполне благонадежными», ввиду чего он решил выслать Феликса Эдмундовича Дзержинского на 500 верст севернее Нолинска, в село Кайгородское Слободского уезда. Туда же его превосходительство «справедливости ради» распорядился выслать и Александра Ивановича Яншина.

4

— Вот и приехали, — говорил Якшин, вылезая из саней у здания кайгородского волостного правления.

Из избы вышли жандарм, сопровождавший их от Нолинска, и кайгородский урядник. Урядник хмуро оглядел ссыльных и, помусолив карандаш, расписался в книге, протянутой ему жандармом.

Жандарм захлопнул книгу, засунул ее за пазуху и подошел к саням.

— Ну, господа хорошие, скидайте полушубки. Я их обратно в Нолинск повезу, — сказал он.

Якшин начал раздеваться.

— Что вы делаете, Александр Иванович? Мы же замерзнем здесь без полушубков, — возразил Дзержинский. Сам он стоял совершенно спокойно, будто и не слышал, что говорит жандарм.

— А, черт с ними! Пусть подавятся, — Якшин снял свой полушубок и кинул его в сани.

— Пусть в таком случае давятся вашим, а мне он самому нужен, — спокойно сказал Феликс и направился к избе. — Скажи исправнику — Дзержинский не отдал. — И Феликс скрылся в волостном правлении.

О перипетиях, связанных с прибытием Дзержинского в Кайгородское, в тот же день узнало все село. Урядничиха постаралась, да еще, как водится, кое-что приукрасила.

В дом крестьянина Шанцина, где поселились Дзержинский и Якшин, потянулись местные жители. Приходили к хозяину, одни вроде бы по делу, другие просто так. Становились у притолоки или садились на лавку. Молчали, разглядывали главным образом, конечно, Феликса.


Еще от автора Арсений Васильевич Тишков
Рудольф Абель перед американским судом

В брошюре рассказывается о судебном процессе над арестованным в 1957 году в Нью — Йорке американскими властями советским разведчиком полковником Р. И. Абелем. Автор брошюры показывает, как американские суды в течение трех лет, грубо попирая элементарные нормы судопроизводства США, завершили этот процесс осуждением Абеля к 30 годам тюремного заключения. Не сумев сломить мужества Абеля, власти США вынуждены были согласиться обменять его на осужденного в СССР американского шпиона Пауэрса.Книга генерал — майора КГБ Арсения Васильевича Тишкова (1909–1979) о судебном процессе над выдающимся советским разведчиком Рудольфом Абелем (Вильямом Генриховичем Фишером, 1903–1971), об его пребывании в тюрьме и о последующем обмене на американского летчика Пауэрса.Издание адресовано широкому кругу читателей.


Рекомендуем почитать
Миллениум, Стиг и я

Чтобы по-настоящему понять детективы Стига Ларссона, нужно узнать, какую он прожил жизнь. И едва ли кто-нибудь способен рассказать об этом лучше, чем Ева Габриэльссон, его спутница на протяжении тридцати с лишним лет.Именно Ева находилась рядом со Стигом в то время, когда он, начинающий журналист, готовил свои первые публикации; именно она потом его поддерживала в борьбе против правого экстремизма и угнетения женщин.У нее на глазах рождались ныне знаменитые на весь мир детективные романы, слово за словом, деталь за деталью вырастая из общей — одной на двоих — жизни.


Силуэты разведки

Книга подготовлена по инициативе и при содействии Фонда ветеранов внешней разведки и состоит из интервью бывших сотрудников советской разведки, проживающих в Украине. Жизненный и профессиональный опыт этих, когда-то засекреченных людей, их рассказы о своей работе, о тех непростых, часто очень опасных ситуациях, в которых им приходилось бывать, добывая ценнейшую информацию для своей страны, интересны не только специалистам, но и широкому кругу читателей. Многие события и факты, приведенные в книге, публикуются впервые.Автор книги — украинский журналист Иван Бессмертный.


Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни

Во втором томе монографии «Гёте. Жизнь и творчество» известный западногерманский литературовед Карл Отто Конради прослеживает жизненный и творческий путь великого классика от событий Французской революции 1789–1794 гг. и до смерти писателя. Автор обстоятельно интерпретирует не только самые известные произведения Гёте, но и менее значительные, что позволяет ему глубже осветить художественную эволюцию крупнейшего немецкого поэта.


Эдисон

Книга М. Лапирова-Скобло об Эдисоне вышла в свет задолго до второй мировой войны. С тех пор она не переиздавалась. Ныне эта интересная, поучительная книга выходит в новом издании, переработанном под общей редакцией профессора Б.Г. Кузнецова.


До дневников (журнальный вариант вводной главы)

От редакции журнала «Знамя»В свое время журнал «Знамя» впервые в России опубликовал «Воспоминания» Андрея Дмитриевича Сахарова (1990, №№ 10—12, 1991, №№ 1—5). Сейчас мы вновь обращаемся к его наследию.Роман-документ — такой необычный жанр сложился после расшифровки Е.Г. Боннэр дневниковых тетрадей А.Д. Сахарова, охватывающих период с 1977 по 1989 годы. Записи эти потребовали уточнений, дополнений и комментариев, осуществленных Еленой Георгиевной. Мы печатаем журнальный вариант вводной главы к Дневникам.***РЖ: Раздел книги, обозначенный в издании заголовком «До дневников», отдельно публиковался в «Знамени», но в тексте есть некоторые отличия.


Кампанелла

Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.