Дзержинский. Кошмарный сон буржуазии - [38]

В ходе острой полемики слово взял Дзержинский.

Обширный зал клуба замер, остановленный поднятой рукой Феликса Эдмундовича. Его внешне спокойная, сдержанная, но, чувствовалось, внутренне накаленная речь продолжалась недолго. В суровом молчании вслушивались чекисты в остро отточенные, жесткие слова «железного Феликса», бичующего троцкизм…

В октябре 1924 года состоялась вторая моя встреча с Феликсом Эдмундовичем. Она прошла в его кабинете во время заседания, на котором обсуждалось состояние работы нашего подразделения.

К Дзержинскому нас пригласили поздно ночью. Некоторое время мы ждали в приемной у его секретаря товарища Герсона. В большом… кабинете было очень тихо. Мы сидели молча, глубоко взволнованные.

Но вот тихий звонок, и секретарь пригласил нас войти.

Феликс Эдмундович стоял за столом очень скромно обставленного кабинета. Поздоровавшись, он предложил нам сесть, и заседание началось.

В своем выступлении по нашей работе Дзержинский высказал ряд критических замечаний. Но сделал он это с таким тактом, с таким вниманием к сотрудникам подразделения, что мы, молодые чекисты, не только не испытывали никакого разочарования, но вышли от него окрыленными, еще более влюбленными в своего вождя. Эту влюбленность я пронес до сих пор, она не покинет меня до конца моих дней.

Во время заседания Феликс Эдмундович несколько раз пристально вглядывался в меня. Потом спросил, почему я такой худой и бледный? Я тогда болел туберкулезом легких, всего месяц, как оправился от довольно тяжелого состояния. Я сказал об этом. Он тут же поручил руководителю нашего подразделения Т. Д. Дерибасу получше позаботиться обо мне. Думается, что и эта деталь еще раз показывает гуманность и заботливость о рядовом сотруднике великого человека, грозы буржуазии.

Третья и последняя моя встреча с Феликсом Эдмундовичем произошла, как это ни странно, опять у лифта первого подъезда здания ОГПУ в один из июньских дней 1926 года. Но теперь мы встретились как старые знакомые. Улыбнувшись, Дзержинский поздоровался со мной за руку. Нажимая на кнопку четвертого этажа, он, шутя, спросил:

– Вам на третий?

В лифте, глядя на меня, заметил:

– На здоровье вы теперь, как видно, не жалуетесь? – Я действительно чувствовал себя здоровым и выглядел неплохо.

– А я прогрессивно старею, – продолжал Дзержинский.

Лифт остановился, и мы распрощались. Феликс Эдмундович выглядел очень утомленным, несколько располневшим, но его внимательные глаза по-прежнему светились огромным умом и великой человечностью.

После этой встречи не прошло и месяца, как Дзержинского не стало…

В. Р. Менжинский Рыцарь революции

Менжинский Вячеслав Рудольфович – с 1917 г. нарком финансов РСФСР. С 1919 г. член президиума ВЧК. С 1923 г. заместитель председателя, с 1926 г. председатель ОГПУ.

Организатор ВЧК, в первое бурное время, когда не было ни опыта, ни денег, ни людей, сам ходивший на обыски и аресты, лично изучавший все детали чекистского дела, столь трудного для старого революционера довоенной выделки, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением, Дзержинский был самым строгим критиком своего детища. Равнодушно относясь к воплям буржуазии о коммунистических палачах, чрезвычайно резко отражая нападки недостаточно революционных товарищей на ЧК, Дзержинский чрезвычайно боялся, чтобы в ней не завелась червоточина, чтобы она не стала самодовлеющим органом, чтобы не получилось отрыва от партии, наконец, чтобы ее работники не разложились, пользуясь громадными правами в обстановке гражданской войны. Он постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять снова пересматривал людей, структуру, приемы, больше всего боясь, чтобы в ВЧК-ГПУ не завелась волокита, бумага, бездушие и рутина.

Но ЧК, прежде и больше всего орган борьбы с контрреволюцией, не может оставаться неизменной при изменившемся соотношении борющихся классов, и Дзержинский всегда первый шел на перемены как в практике, так и в организации своего детища, применяясь к новой политической обстановке, охотно отказываясь от прав, ставших ненужными или вредными, например, при переходе от военной полосы к мирной и, наоборот, настойчиво требуя их расширения, когда это снова становилось нужным. Для него было важно одно – лишь бы новая форма организации ЧК, ее новые приемы и подходы – скажем, переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и наоборот – по-прежнему достигали главной цели: разложения и разгрома контрреволюции.

Говорить о Дзержинском-чекисте – значит писать историю ВЧК-ГПУ как в обстановке гражданской войны, так и в условиях нэпа. Для этого время не пришло. Сам Дзержинский считал и заявлял, что писать о ЧК можно будет только тогда, когда в ней пройдет надобность. Одно можно сказать, что ВЧК-ГПУ создавалась и развивалась с трудом, с болью, со страшной растратой сил работников, – дело было новое, трудное, тяжкое, требовавшее не только железной воли и крепких нервов, но и ясной головы, кристальной честности, гибкости неслыханной и абсолютной, беспрекословной преданности и законопослушности партии. «ЧК должна быть органом Центрального Комитета, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку или орган контрреволюции», – постоянно говорил Дзержинский.