Дюна - [21]

— Вы видели это место, моя… Джессика — Споткнувшись на ее имени, он продолжал: — Такое бесплодное… после Каладана. А люди! Эти городские женщины, мимо которых мы проезжали, прячутся под своими покрывалами. И как они на нас смотрели!

Она приложила руки к груди и ощутила присутствие крисножа с лезвием, выточенным, если верить слухам, из зуба песчаного червя.

— Мы им чужие — разные люди, разные обычаи Они знали только Харконненов. Она посмотрела мимо него в окно.

— На что вы так пристально смотрели?

Он отвернулся.

— На людей.

Джессика подошла к Уйе и увидела участок перед домом, к которому было приковано его внимание Там, выстроившись в ряд, росли двадцать пальм, и земля вокруг них была ровной и бесплодной Живая изгородь отделяла их от дороги, по которой шли люди в балахонах. Джессика почувствовала слабую вибрацию между нею и людьми — домашнее защитное поле — и продолжала следить за дорогой, удивляясь тому, что доктор нашел их такими занимательными.

Появились прохожие — и она приложила ладони к щекам. Как проходящие смотрели на пальмовые деревья! В их глазах была зависть, даже ненависть и в то же время в них отражалась надежда.

— Вы знаете, о чем они думают? — спросил Уйе.

— Чтение мыслей ваша специальность, — сказала она.

— Их мыслей, — возразил он. — Они смотрят на эти деревья и думают: «Это сто нас!». Вот что они думают.

Она удивленно посмотрела на него и нахмурилась:

— Почему?

— Таков рацион пальм, — сказал он. — Одна пальма требует сорок литров воды в день. Человеку же нужно только восемь. Значит, одна пальма равняется пяти людям, а двадцать пальм — ста.

— Но некоторые из этих людей смотрят на нас с надеждой.

— Они надеются на то, что пальмы могут погибнуть.

— Вы слишком пессимистичны, — сказала она. — Впрочем, надежда и опасность неразлучные спутники. Спайс мог бы дать нам богатство, а обладая им, мы смогли бы превратить этот мир в цветущий край.

И она рассмеялась про себя «Кто я такая, чтобы убеждать?» Ее хрупкая веселость быстро исчезла.

— Рисковать, однако, опасно, — добавила ома.

Уйе отвернулся, пряча от Джессики свое лицо. Ну почему, почему он не может возненавидеть этих людей? Почему он любит их? Своими манерами и многим другим — нежностью, мягкостью, преданностью — Джессика напоминала ему Ванну. И в то же время именно их сходство ожесточало его, укрепляло его решимость. Жестокости Харконненов в отношении его Ванны должен быть положен конец — она не должна умереть. И он, он должен сделать все, чтобы уверить себя в том, что освобождение Ванны станет возможным только благодаря принятому им решению.

— Не беспокойся за нас. Веллингтон. Это наши трудности, но не твои.

Она думает, что я беспокоюсь о ней. Он заморгал, пряча слезы. Конечно, это так. Но я должен держаться, пока этот черный барон не воплотил в жизнь свои черные замыслы, и воспользоваться моим единственным шансом — поразить его там, где кроется его единственная слабость: в момент его тайного злорадства!

Он вздохнул.

— Я не побеспокою Пола, если взгляну на него? — спросила Джессика.

— Нет, нет…

— Он хорошо переносит перемену климата?

— Нормально. Он, конечно, устал, взволнован, но какой пятнадцатилетний мальчик не был бы взволнован при подобных обстоятельствах?? — Он подошел к двери и открыл ее. — Пол здесь.

Следуя за Уйе, Джессика вошла в затемненную комнату. Пол лежал на узкой кровати, вытянув одну руку вдоль легкого одеяла, а другую подложив под щеку. Из-за опущенных на окнах штор лицо мальчика находилось в тени. Джессика смотрела на своего сына, и его овальное лицо казалось ей собственным. Но волосы у него были, как у герцога, — угольно черные и жесткие. Глаза прятались за длинными ресницами. Джессика улыбнулась, чувствуя, как возвращаются ее страхи Ее вдруг поразила мысль о генетических чертах в облике сына: глаза и овал лица он взял у нее, своей матери, но в его облике чувствовалось что-то резкое, угловатое — то, что обычно не свойственно детству Это он унаследовал от отца.

Она думала о чертах мальчика как о результате отбора собранных наугад частиц. Ей захотелось встать на колени возле кровати сына и взять его за руку, но делать это в присутствии Уйе было неудобно. Она вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Уйе отвернулся к окну, он был не в состоянии наблюдать за тем, как Джессика смотрела на своего сына. "Почему Ванна так и не подарила мне ребенка? — спросил он себя. Как доктор, он знал, что для этого не было никаких физиологических причин. — Может быть, ограничения были наложены Бене Гессерит? Может быть, она не могла служить различным целям? Что же это было? Она ведь любила меня…?

Впервые к нему пришла мысль о том, что он мог бы стать частью жизненного процесса, более сложного и запутанного, чем может себе вообразить.

Джессика встала рядом с доктором:

— Какая восхитительная непринужденность есть в детском сне!

Тот механически ответил.

— Если бы взрослые могли так расслабляться…

— Да.

— Когда мы это теряем…

Джессика, хотя и обратила внимание на странный тон доктора, не дала себе труда задуматься над смыслом того, что он хотел сказать Он не закончил фразы.

Ее мысли все еще были заняты Полом, трудностями его учебы здесь, изменениями в его жизни, которая должна стать новой, совсем непохожей на ту, что она когда-то планировала для него.