Дьюма-Ки - [26]

Я перевернул первый лист альбома, начал рисовать вновь, на этот раз красным карандашом. Красное, красное, оно было КРАСНЫМ! Карандаш летал по бумаге, разбрызгивая по ней красную фигуру, словно кровь из раны. Человека я рисовал со спины, в красной мантии с фестончатым воротником. Волосы я тоже нарисовал красным, потому что они выглядели как кровь, и этот человек выглядел как кровь. Как опасность. Не для меня, но…

– Для Илзе, – пробормотал я. – Опасность для Илзе. Этот парень? Парень из личных новостей?

Что-то было не так с этим парнем из личных новостей, но не думаю, чтобы именно это меня насторожило. Во-первых, человек в красном не выглядел мужчиной. Точно я, конечно, сказать не мог, но да… я думал… фигура женская. Так что, может, я нарисовал вовсе и не мантию. Может, платье? Длинное красное платье?

Я вернулся к первому листу и посмотрел на книгу, которую держал парень из личных новостей. Бросил красный карандаш на пол и закрасил книгу черным. Потом снова посмотрел на парня и внезапно написал над ним

КОЛИБРИ

печатными, чуть витиеватыми буквами. Потом бросил на пол черный карандаш. Поднял руки, закрыл лицо. Выкрикнул имя дочери, голосом, каким окликают человека, когда видят, что он подходит слишком близко к обрыву или к бордюрному камню на улице, где парковка запрещена, и автомобили мчатся чуть ли не вплотную к тротуару.

Может, я просто сходил с ума. Скорее всего.

Со временем я понял (естественно), что закрывал глаза только одной рукой. Фантомная боль и зуд ушли. Мысль о том, что я могу сходить с ума (черт, уже сошел), осталась. Но не вызывало никаких сомнений другое: мне хотелось есть. Я был голоден как волк.

ix

Самолет Илзе приземлился на десять минут раньше положенного времени. Выглядела она ослепительно, в линялых джинсах и футболке университета Брауна, и я просто не мог понять, как Джек не влюбился в нее с первого взгляда, прямо в терминале «В». Она бросилась мне в объятия, расцеловала, а потом рассмеялась и подхватила меня, когда я начал клониться влево, на мой костыль. Я представил ее Джеку и постарался не заметить кольца с маленьким бриллиантом (купленным, несомненно, в «Зейлс»), который сверкнул на безымянном пальце моей дочери, когда они пожали друг другу руки.

– Папуля, ты выглядишь потрясающе! – воскликнула она, едва мы вышли в теплый декабрьский вечер. – Ты загорел. Впервые с того времени, когда строил центр отдыха в Лилидейл-парк. И ты поправился. Как минимум на десять фунтов. Тебе не кажется, Джек?

– Мне трудно судить. – Джек улыбался. – Я пойду за автомобилем. Постоять сможете, босс? На это потребуется время.

– Будь уверен.

Мы остались на тротуаре с двумя ее чемоданами и компьютером.

– Ты ведь заметил? – спросила Илзе. – Не прикидывайся, что не заметил.

– Если ты про кольцо, то заметил. И я тебя поздравляю, если, конечно, ты не выиграла его за четвертак в одном из этих игровых автоматов «кран-машина». Лин знает?

– Да.

– А твоя мать?

– Как ты думаешь, папуля? Догадайся.

– Я думаю… нет. Потому что сейчас она так озабочена здоровьем дедушки.

– Дедушка – не единственная причина, по которой в Калифорнии я держала кольцо в сумочке. Достала только раз, чтобы показать Лин. Просто я хотела сказать тебе первому. Это ужасно?

– Нет, милая. Я тронут.

И я говорил правду. Но при этом и волновался за нее. И не только потому, что через три месяца ей исполнялось всего лишь двадцать лет.

– Его зовут Карсон Джонс, он учится на факультете богословия, можешь ты себе такое представить? Я люблю его, папуля, я так сильно его люблю!

– Это здорово, дорогая, – ответил я, но почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. «Не люби его так сильно, – думал я. – Не надо так сильно. Потому что…»

Она пристально посмотрела на меня, улыбка поблекла.

– Что? Что не так?

Я и забыл, как быстро она соображала, как тонко чувствовала мое состояние. Любовь обостряет восприятие, не так ли?

– Ничего, цыпленок. Ну… что-то заболело бедро.

– Ты принял болеутоляющие таблетки?

– Дело в том… я стараюсь снижать дозу. Собираюсь полностью отказаться от них в январе. Это мое новогоднее обещание.

– Папуля, это прекрасно!

– Хотя новогодние обещания и загадываются для того, чтобы их нарушать.

– С тобой такого не бывает. Ты всегда делаешь то, что говоришь. – Илзе нахмурилась. – Это одна из твоих особенностей, которая никогда не нравилась маме. Я думаю, она в этом тебе завидовала.

– Цыпленок, с разводом пути назад нет. Так что и не пытайся склеить разбитое, хорошо?

– Ну, я тебе еще кое-что расскажу. – Губы Илзе превратились в узкие полоски. – Со времени приезда в Палм-Дезерт она очень уж много времени проводит с тем парнем, что живет по соседству. Говорит, что это всего лишь кофе и сочувствие, мол, потому что Макс потерял отца в прошлом году, и Макс действительно любит дедушку, и бла-бла-бла, но я вижу, как она на него смотрит, и мне… противно. – Вот тут губы ее практически исчезли, и я подумал, до чего же она сейчас похожа на свою мать. С этой мыслью пришла другая, успокаивающая: «Я думаю, она выдержит, я думаю, даже если этот святой Джонс бросит ее, она выдержит».

Я уже видел мой взятый напрокат автомобиль, но Джеку еще предстояло добраться до нас. Машины трогались с места, чуть продвигались вперед и снова останавливались. Я упер «канадку» в бок и обнял дочь, которая прилетела из Калифорнии, чтобы повидаться со мной.