Дюма - [36]

В Вандее «спецпосланника» примут плохо, это ясно, да еще и штатского — он даже не член Национальной гвардии. С другой стороны, там и убить могут: ехать инкогнито? И все же он решил заказать форму, похожую на военную: провинциалы перед мундирами робеют. Заказал френч в тонах триколора, пока костюм шили, сидел с матерью, та расстроена: карьера сына рухнула. 7 августа палата предложила Орлеанскому трон, 9-го он его принял, но короновался не как Филипп VII, а, чтобы подчеркнуть отсутствие преемственности, как Луи Филипп I. Вечером 10 августа Дюма на почтовых выехал из города. «В окрестностях Парижа моя форма вызвала энтузиазм; в Блуа я еще находил почитателей; в Анжере это было любопытство; в Мерсе, Болье, Бомоне холод окружал меня, и я чувствовал, как и предупреждал меня Лафайет, что, сколь недолго я ни пробуду здесь, всегда будет опасно проходить мимо кустов и заборов». В Анжере он попал на суд: крестьянина, пытавшегося расплатиться фальшивой монетой, приговорили к каторге. Написал Удару, чтобы тот поговорил с королем: и человека жалко, и выгодно будет, если новая власть запомнится здесь своим милосердием. (Крестьянина помиловали.) В Жарри посещал окрестные поместья, разговаривал с людьми: никто не хочет Национальной гвардии и вообще ничего. Лишь в городке Клиссон нашел энтузиаста, который собрал десять добровольцев. Труайя: «Чтобы оправдать свою поездку в Вандею, Александр, красуясь в парадном мундире, кое-как сколотил маленький отряд Национальной гвардии: десяток одуревших мужиков…» Труайя вообще пишет о Дюма с таким презрением, словно сам он — Лев Толстой; но доброжелательный Моруа — еще хуже: «В Вандее… Дюма только и делал, что поглощал обильные трапезы и уверял в своем раскаянии Мелани…» Такой тон еще можно было бы понять, если бы сам Дюма утверждал, что добился невероятных успехов, тогда как этого не было. Но он, детально описав в мемуарах и ряде официальных отчетов каждый город и деревню, которые посетил в Вандее, назвав фамилии должностных лиц и изложив содержание переговоров, затем констатировал, что из миссии ничего не вышло, и объяснил почему.

В отчете Лафайету он писал, что географическая изоляция Вандеи порождает экономический и социальный застой и именно поэтому люди противятся всему, что не «исконное» и «посконное»: Луи Филипп для них такой же разрушитель устоев, как Робеспьер. И надеяться не на кого. «Здешние дворяне против любой конституционной формы правления, на горожан они не влияют, но имеют неограниченное влияние на арендаторов — фермеров… Показательный пример: у маркиза ла Бретеш 104 фермы, на каждой как минимум трое мужчин, способных держать оружие, — потенциально 312 вооруженных бойцов». Духовенство реакционнее, чем где-либо, а слабые и малочисленные буржуа ничего не могут сделать, «да и среди них пропорция либералов — 1:5». Что делать? 1) строить дороги: «…за коммерцией последует цивилизация, а за ней свобода… новости смогут быстрее распространяться, откроются почтовые отделения, будет свободный доступ к информации… рост торговли создаст рабочие места и возможность социального лифта»; 2) заменить кровожадных и дремучих священников на образованных; 3) перестать платить пенсии и дотации дворянам, и без того богатым, а отдать их фермерам; 4) строить школы. Если же этого не сделать, будет худо, ибо дворяне настроены настолько радикально, что «им достаточно появления какого-нибудь претендента на престол или вторжения англичан» для начала партизанской войны.

Написав отчет, он торопился уехать, Мелани (отношения испортились, ревность, слезы) не отпускала, пришлось писать знакомому, чтобы тот фальшивым письмом вызвал его в Париж. Это письмо приводят в доказательство того, что Дюма со своей миссией валял дурака, а как наскучило, решил сбежать. Однако зачем ему было там сидеть, если доклад готов? Письмо пришло 19 сентября, на следующий день после того, как у Мелани был выкидыш. 22-го Дюма отправился на атлантическое побережье — Нант, Гавр, где новая власть устанавливалась со своей спецификой, тоже им описанной, — и вернулся в Париж через шесть недель после отъезда. За это время поймали Полиньяка, переодетого лакеем, и еще трех министров. Дюма отдал Лафайету доклад, сказал, что в Вандее скоро будет восстание, Лафайет отмахнулся, правда, по просьбе автора передал доклад королю, но тот даже не подтвердил получения.

14 августа опубликовали конституцию: в ней содержалась Декларация гражданских прав, провозглашалась «народная монархия», король лишался права издавать указы в обход законов. Опора демократии — выборное местное самоуправление. Церковь отделена от государства. (Закон о святотатстве, разумеется, отменен.) Цензуры нет. Возрастной ценз для избирателей снижен. Звание пэра больше не передается по наследству, палата пэров сокращена. Нижняя палата, как при республике, наделяется законодательной инициативой. Но Дюма возмущался тем, что новый король написал «подобострастные» письма другим монархам, что мерзавца Талейрана назначили послом в Лондоне, что палата отвергла предложение Лафайета об отмене смертной казни за политические преступления, что со стен велели смыть все «граффити» июльских дней, — мелочь, но… «Они надеялись, что, убрав напоминания об этих днях с камней, они уничтожат их и в сердцах».