Дьюи. Кот из библиотеки, который потряс весь мир - [25]

Мы с Шарон жили в соответствии с той рутиной, которая свойственна работе на конвейере. Заканчивали работу, ехали на автобусе до нашей квартиры, быстро перекусывали и затем бежали в танцклуб. Если я не танцевала, то проводила время с Дэвидом и его друзьями. Дэвид был для меня больше чем просто братом — он был моим лучшим другом. Если я оставалась дома, что бывало довольно редко, то ставила пластинки и танцевала, одна в своей спальне. Я просто должна была танцевать. Я обожала танцы.

С Уэлли Майроном я познакомилась в танцклубе, но он был не похож на других ребят, с которыми я встречалась. Умом и начитанностью он сразу произвел на меня впечатление. Он был личностью! И всегда улыбался, и все, кто был в его окружении, тоже улыбались. Он был из числа тех, кто может зайти в угловой магазин за молоком и два часа проболтать с продавцом. Уэлли мог говорить с кем угодно и о чем угодно. В нем совершенно отсутствовала неприязненность. Я это увидела в тот первый день знакомства. Уэлли был совершенно не способен сознательно оскорбить кого-то.

Мы встречались полтора года, прежде чем поженились в июле 1970-го. Мне было двадцать два, и я сразу же забеременела. Беременность проходила тяжело, с тошнотой по утрам, днем и по ночам. Вечера после работы Уэлли проводил со своими друзьями, обычно гоняя на мотоциклах, но к половине восьмого всегда был дома. Он хотел побыть в обществе жены, но ему приходилось принимать недомогание жены, связанное с близким появлением ребенка.

Порой одно решение меняет всю вашу жизнь — и решение не то, которое принимаете вы сами или хотя бы знаете о нем. Когда у меня начались схватки, доктор решил ускорить процесс двумя основательными дозами питоцина. Потом уже я выяснила, что он спешил на вечеринку и хотел поскорее покончить с этой проклятой процедурой. Последние три сантиметра выходили почти два часа. Выход плаценты прервал шок, в который я впала, так что пришлось вернуть меня к родам, но плаценту полностью так и не извлекли. Шесть недель после родов у меня не прекращалось кровотечение, так что меня спешно положили в реанимацию.

Я всегда хотела назвать дочь Джоди Мари. Я мечтала об этом с юных лет. И теперь у меня была дочь Джоди Мари Майрон. Сердце мое разрывалось от желания проводить с ней время, обнимать ее, разговаривать с ней и смотреть ей в глаза. Но хирурги заставили меня лежать плашмя на спине. Моя гормональная система полностью разбалансировалась, я мучилась головными болями, бессонницей, вся была в холодном поту. Через два года и после шести операций мое здоровье не улучшилось, и мой врач предложил эксплоративную хирургию. Проснувшись на больничной кровати, я выяснила, что у меня удалены оба яичника и матка. Физическая боль была сильной, но еще хуже было понимание, что больше я не смогу иметь детей. Я предполагала, что меня ждет только внутреннее обследование, и не была готова к такому исходу, к такой внезапной и глубокой менопаузе. Мне только что исполнилось двадцать четыре года; живот был исполосован шрамами, в сердце жила печаль, и я не могла взять дочь на руки. Занавес опустился, и все погрузилось в темноту.

Когда несколько месяцев спустя я все же пришла в себя, Уэлли уже не было. Не то что он вообще отсутствовал. Именно тогда я заметила, что главным для Уэлли стала выпивка. Если он отправлялся на рыбалку, это означало выпивку. Если он уезжал охотиться, это была выпивка. Даже езда на мотоцикле была связана с возлияниями. В последнее время он перестал появляться, как обещал. Он отсутствовал допоздна и никогда не звонил. Он приходил домой пьяным, и я ему говорила:

— Что ты делаешь? У тебя больная жена и двухлетний ребенок!

— Да мы просто рыбачили, — отвечал он. — Я немного перебрал, подумаешь, большое дело.

Когда я проснулась на следующее утро, он уже ушел на работу. На столе в кухне я нашла записку: «Я люблю тебя. Я не хочу бороться. Прости». Уэлли мог не спать и всю ночь писать мне длинные письма. Он был талантлив. Он умел красиво излагать свои мысли. И каждое утро, когда читала эти письма, я любила его.

Понимание того, что мой муж — закоренелый пьяница, пришло внезапно, но принятие решения потребовало долгого, долгого периода. Все внутренние связи были сплетены в тугие узлы, но сердце отказывалось это понимать. Я искала объяснения, а потом оправдания. Я боялась телефонных звонков. Затем я боялась молчания, когда он не звонил. Вместо разговоров, я просто выливала пиво. Я старалась не замечать таких вещей, как деньги. Я опасалась жаловаться. Какой смысл, думала я, если все станет только еще хуже?

— Я все понимаю, — сказал он, когда мне однажды все же пришлось завести этот разговор. — Не проблема, я брошу. Ради тебя. Обещаю.

Но один из нас не верил в эти слова.

День за днем мир становился все меньше. Не хотелось открывать шкаф из страха, что там найдешь. Не хотелось проверять карманы его брюк. Никуда не хотелось выходить. Куда он может отправиться со мной, где не будет выпивки?

Часто по утрам я находила пивные бутылки в камине. Джоди вытаскивала банки из-под пива из своего ящика с игрушками. Уэлли рано просыпался каждое утро, и если я осмеливалась выглянуть в окно, то видела, что он сидит в своем фургоне и тянет теплое пиво. Он даже не утруждался заехать за угол.