Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы - [21]
Из бальной залы влетает Б а л а н д а ш е к, за ним Ф и б р о м а и Б е р е н к л о т ц. Баландашек невменяем.
Б а л а н д а ш е к. Господин полковник!! Мои лучшие Дерены, мой единственный, лучший Чижевский! У меня разбили все скульптуры Замойского и Архипенко! Побойтесь Бога, люди! Что я буду делать? Я этою не перенесу! (Беспомощно обмирает.)
С п и к а (вдруг становится рядом и обнимает его). Я тебе их заменю: всех твоих Пикассо, Деренов и Чижевских. Я — Спика, твоя Спика. Успокойся, Каликст.
Б а л а н д а ш е к. Не хочу, не хочу успокаиваться. Всё, всё коту под хвост! Ох! И зачем я только создал теорию Чистой Формы? Если не будет нового искусства — к чему теория?
А б л о п у т о (обнимая его с другой стороны). Господин Каликст. Ей-богу, я не выдержу, я буду плакать вместе с вами. Это необходимость. А от необходимости никто не сбежит. Сударь, я сам помогу вам пережить это. Мы сегодня устроим бал, повеселимся, выпьем, закусим, и все будет кончено. Вперед, в новую жизнь, в новый мир. Старое должно погибнуть, чтоб народилось новое. (Заглядывает ему в лицо.) Ку-ку?! Вы уже не плачете. Вы уже смеетесь. Ах, господин Баландашек, господин Баландашек! (Баландашек смеется, как ребенок, которого заставляют смеяться, когда он заливается плачем.) Ну вот, он уже смеется. Вы добровольно согласились, добровольно — это главное. Остальное пойдет как по маслу «et ça ira comme un gant»[11], как говорят французы. А?
Нежно приобнимает Баландашека. Фиброма и Беренклотц выходят налево.
П р о т р у д а. Хватит телячьих нежностей.
П р а н г е р. Так точно — хватит. Розика! Идем!
Розика с плачем встает из-за стола.
Р о з и к а. Я не хочу, я не могу. Ведь это человек. У него свои желания, свои привязанности. Ох, как же вы его мучаете!
Г а л л ю ц и н а. Ну-ну, только без сантиментов. Мы идем переодеться, а потом — бал. Забудем обо всем. (В левую дверь входят Ф и б р о м а и Б е р е н к л о т ц.) О! наши мальчики явно уже закончили работу. До свиданья в девять.
Выходит в залу, за ней трое Секретарей; Прангер хватает плачущую жену и выволакивает ее из гостиной. Следом выходят Аблопуто и Протруда.
Т е ф у а н. До свидания в девять. А с тобой, жена моя, в двенадцать. После представления жду тебя здесь, в этой гостиной для существенного разговора.
Выходит направо.
С п и к а (приближаясь к Баландашеку). Не сон ли это, Каликст? Мы наконец остались наедине. Ах, что я пережила, что я пережила! Ты знаешь, что этот Сераскер Банга Тефуан — мой родной муж? На развод по-прежнему согласен, но хочет меня уничтожить театром, этой жуткой комедией дель арте. Ты знаешь, что он сам пишет все эти пьесы «чистого нонсенса»?
Б а л а н д а ш е к (невменяемо). Оставь меня в покое. У меня отняли все, что имело хоть какую-то ценность. Завтра они намерены сжечь это официально, в присутствии президента и законного правительства. О н и этого хотят, понимаешь? О н и! Они существуют и способны на все.
С п и к а . Ты забываешь, что О н и и со мной расправятся. Теперь театру крышка. Я это ясно вижу. Кем я буду после нынешнего вечера — тебя ничуть не заботит!
Б а л а н д а ш е к. Да будь ты кем хочешь! Ты никогда меня не понимала и не поймешь. Тут речь о вещах великих, поистине великих, а она знай свое: я, я, я... Да гром тебя разрази вместе со всей твоей любовью, театром, мужем и прочим.
Падает на диван, содрогаясь от рыданий.
С п и к а (стоит, словно борясь с собой. Хочет к нему подойти, потом отступает). И все же ты зол, до глубины души зол. Даже когда тебе плохо, ты меня грубо, безобразно отталкиваешь. Пойду переоденусь. Предчувствия у меня страшные. И если у тебя случатся когда-нибудь угрызения совести, то не по моей вине.
Б а л а н д а ш е к (не открывая лица). А иди ты куда хочешь. Только оставь меня хоть на минуту одного.
С п и к а. Иду переодеваться, а потом в театр. Помни, Каликст, как бы у тебя не было угрызений совести.
Медленно идет к левой двери. У двери оборачивается и, посмотрев на него, быстро выходит. Баландашек лежит, не шевелясь, спрятав лицо в ладонях.
